class="p1">Удар у меня поставлен, и нокаут при таком попадании обеспечен, но живучесть этого человека не уступает его жадности. Не успев грохнуться на пол, он тут же вскакивает и на коленях ползет ко мне.
— Пощади! Не со зла я! Все верну! Пощади!
Я так зол на свою доверчивость и беспечность, что ударом ноги вновь отправляю его на пол.
— Повешу, собака! — Рычу над сжавшимся человечком. — Повешу прямо на площади, чтобы никому больше не повадно было.
— Пощади, герр консул! — Скулит, заливаясь слезами, мой бывший банкир, а я в этот момент успеваю подумать.
«Вот повешу этого гада, а кто работать тогда будет⁈ Кто эту лямку потянет⁈»
Думаю и понимаю. Нет, не повешу! Деньги из него, конечно, все вытрясу, может, покалечу сейчас, но не повешу. Даже хуже того, в говне искупаю, но потом все равно на это же место верну. Потому как заменить этого мерзавца совершенно некем, а самому этим заниматься… Ну если разорваться только!
Со злым удовлетворением впечатываю ногой в скрюченное тело, и под жалостливое завывание у меня в голове появляется резонная мысль.
«Кадры надо свои готовить! Кадры решают все!»
Часть 2
Глава 11
Мягкое спокойное течение сна вдруг замельтешило яркими, нервными картинками, и где-то в самой его глубине вспыхнуло тревожно-будоражащее видение. Оно смутно, непонятно и своим нервным накалом прогоняет всякое желание спать.
Открываю глаза и вижу склоненное надо мной лицо Иргиль. Демонстративно переворачиваюсь на другой бок и ворчу, уткнувшись в подушку.
— Милая, я же просил тебя не будить меня таким дьявольскими способом.
Я приехал к Иргиль на лесную заимку вчера поздно вечером. Можно сказать без предупреждения, зачем предупреждать ведьму, если она и так все знает. Я бываю у нее не часто, но приезжаю всякий раз, как только у меня появляется свободная минута. И манит меня к ней не только секс, хотя в постели она бесподобна! Есть еще кое-что, не менее важное. С этой женщиной я отдыхаю душой! Она мой наркотик забвения! В те часы, что я провожу с ней, я забываю обо всем: о консуле республики, о тяжком грузе ответственности, о тысяче тысяч всевозможных проблем. С ней я просто мужчина в постели с любимой женщиной. Пусть ненадолго, пусть всего на одну ночь, но мне это необходимо. Как бы эгоистично это не звучало, но после встреч с Иргиль я словно бы сбрасываю с себя психологическую тяжесть прошлого и обновляюсь для будущей борьбы.
Закутавшись в одеяло, пытаюсь урвать еще хотя бы пару минут сна, но через секунду понимаю бесплодность этой попытки и, крутанувшись обратно, хватаю ее в свои объятья.
Притянув к себе, целую теплые губы и шепчу.
— Вот такое пробуждение мне понравилось бы больше!
Маленькая ладошка упираются мне в грудь, и оторвавшись, Иргиль долго всматривается в меня, а затем ошарашивает.
— Жениться тебе надо, Ваня!
Такая не к месту материнская забота слегка обескураживает, и я пробую отшутиться.
— На ком же мне жениться, ежели любовь моя — ведьма лесная, и в церковь ее силком не затащишь.
Иргиль на мою шутку не ведется, и в голосе ее слышится решительность и обреченность.
— Я от тебя никуда не денусь, а тебе семья нужна, наследники!
Мне только что было так хорошо, и вот на тебе! Очень хочется вернуться на миг назад и не омрачать утро тяжелыми разговорами. Стискиваю ее в объятиях и валю на постель. Она не сопротивляется, но в глазах не вспыхивает страсть, а голос звучит холодно и рассудочно.
— Это не я тебе говорю, это люди так думают. На улицах об этом судачат. Говорят, раз Фрязин семью не заводит, знать, не хочет корни здесь пускать. Не нравится ему у нас! Как накопит денег, так все бросит и уедет. Дурные люди слухи разные распускают, мол есть у консула уже жена, потому и не женится. Мол мечтает он к ней в Рим свой вернуться.
Горящее желание вмиг пропадает, а в сознание проникает злое раздражение.
— Хватит! — Резко поднявшись, иду к рукомойнику и плещу в разгоряченное лицо холодной водой. — Нету у меня никакой жены, и не было никогда!
— Я знаю! — Иргиль кривит губы в грустной улыбке. — Но людям ведь не объяснишь. — Сев на кровати, она обнимает свои колени и смотрит на меня с затаенной хитринкой. — Женись! Тогда ничего объяснять не придется, все само встанет на свои места.
Молча одеваясь, тушу в себе вспыхнувшее было раздражение.
«Безусловно, Иргиль права. Мне уже под тридцатку, а я все бобылем хожу. Народу подозрительно! На дворе чай не двадцать первый век, здесь тридцать — средняя продолжительность жизни».
Не накидывая рубашку, Иргиль встает и обнаженной подходит ко мне. Прижавшись, она вскидывает лицо навстречу моему взгляду.
— Не злись! Я просто сказала, а ты поступай, как знаешь. Тебе решать!
— Хорошо! — Целую ее в подставленные губы, и на душе становится как-то теплее.
Толкнув дверь, выхожу на крыльцо. Яркое зимнее солнце заставляет прищуриться, а ощутимый морозец — запахнуть овчинный тулуп. Сани уже ждут, и запрыгнув, кричу возчику.
— Давай в Тверь!
* * *
Промчавшись по лесной дороге, выкатываемся на Волжский лед. Слева на крутом берегу высятся башни Тверского кремля, справа — занесенные снегом стены Заволжского острога.
— Эй, пошли! — Гикает возчик Беляй, и тройка, наддав, буквально летит над снежной белизной.
Северный волжский берег крут, и на санях тут не подняться. Поэтому объезжаем вокруг мыса и, как по широкому тракту, въезжаем в устье реки Тьмака. По замершему руслу реки объезжаем весь город до того места, где пологий берег позволяет нам выкатится к южным воротам.
Еще на подъезде застреваем в густой толпе. Еще бы, начало января — самый разгар зимней ярмарки.
— Разойдись! Не вишь, кто едет! Дорогу консулу! — Надрываясь, орет возчик, но все бесполезно.
Народ вокруг иногородний, меня в лицо не знают, и им до фени, кто такой консул и с чем его едят. Применять кнут Беляй явно опасается. Лица по сторонам все больше суровые, легко могут и ответить. В общем встряли конкретно, и я уже подумываю вылезти и отправится пешком, но тут в проеме ворот появляется Калида во главе десятка конных стрелков. Заметив меня, он правит коня прямо в гущу толпы, и тут уж не обессудь, кто не уступил может запросто схлопотать нагайкой. Ответить этим парням не решатся даже самые отчаянные.
Проторив дорогу, Калида склоняется над санями. В его глазах скрытый укор, он мою связь с Иргиль не одобряет, но в открытую этого не выказывает. За что ему честь и хвала.
Поздоровавшись, спрашиваю то, что меня больше всего интересует.
— Ну что, все приехали?
Калида кивает.
— Вчера под вечер прибыли Михаил Ярославич Московский и Смоленский князь Всеволод Святославич. Теперича, кажись, все.
— Это хорошо! — Удовлетворенно откидываюсь на спинку возка. — Это очень хорошо!
Дело в том, что я разослал приглашения большинству князей из близлежащих городов. От Кашина на востоке до Смоленска на западе, и от Пскова на север до Москвы на юге. Приглашал их вместе с именитыми людьми на ярмарку, а заодно и на большой совет, так сказать, поговорить о делах наших бренных.
И вот к удовлетворению своего эго могу сказать, что приглашение приняли все. Даже вон из Смоленска гости пожаловали, на что я, честно говоря, почти не рассчитывал. По инерции мышления я посчитал, что Смоленск уже ломоть отрезанный и надолго уходит под влияние Литвы, а получается нет. Рано я их со счетов списал, народ еще желает побарахтаться, за самостоятельность побороться.
Надо сказать, что после взятия Дерпта и разгрома орды под Москвой слава и известность моя выросли многократно, а про ярмарку и говорить не приходится. Сейчас в Твери можно купить то, чего не достанешь больше нигде на Руси. Струганная доска, бумага, стекло, не говоря уж про зажигалки, спиртовые лампы, мебель и прочее, и прочее. К тому же вся оптовая торговля зерном по-прежнему сосредоточена здесь же.
И одно тянет за собой другое. К примеру, раз за хлебом и тверскими товарами Новгород и Ганза едут ко мне, то и свой товар они тоже везут сюда. Вот и получается, что всем, кто хочет купить европейское сукно или новгородские меха, никак мимо Твери не проехать, и от этого с каждым годом Тверская зимняя ярмарка все полнится народом и полнится.
В этом году гостей столько, что на главной площади места уже не хватает и торг выплеснулся за пределы городских стен. Чтобы на санях въехать в ворота, надо приезжать
