А то не знаю, поспеем ли в следующий раз!
– Езжайте уже! – Пехотный капитан махнул рукой. – Сутолоку тут создаёте, строиться мешаете!
– Мешаем мы им, – ехал рядом, ворча Лёнька. – А чего же сами тогда не смогли отбиться?
– Федот Васильевич! – крикнул Гончаров, оглядываясь. – Здесь ты?
– Зде-есь! – отозвался ехавший позади Кошелев.
– Ну что там у Чанова?
– Да ногу немного Ваньке придавило, – донеслось от того. – Хромает, конечно, он, но кость цела. Коноводам его передал, они его подальше отвели, чтобы ненароком кони не затоптали.
– Ну ладно, не покалечился, значит, – проговорил с облегчением Тимофей. – Вроде бы все у нас целы. Повезло.
Между тем ожесточённый бой у реки продолжался. Сераскир, несмотря на то что его войска несли большие потери при переправе, кидал всё новые и новые подразделения в бой, надеясь сломить русских. Перестроив войско, он теперь бросил основные свои силы на правофланговое каре Портнягина. Сил, чтобы отбить такую мощную атаку, у него не было, и каре начало пятиться. Положение опять становилось критическим. Казалось, на берегах Арпачая повторяется печальный для русских Аустерлиц. Тот же дальний обход всеми силами, дождь, слякоть, неожиданный переход противника в наступление и удар в самую чувствительную точку…
Гудович самолично повёл на неприятеля среднее каре и передал приказ об атаке Нарвскому драгунскому полку.
Вновь обрушилась на турок русская кавалерия. Подлуцкий вывел её в самое уязвимое место прорвавшимся, во фланг, со стороны заросшего камышом берега. Он был размешенный множеством ног, и сильный ход эскадронам набрать не удалось. Порубив первые ряды турок, драгуны сами начали пятиться под напором толп неприятеля. Хуже нет для конницы такой вот тягучей битвы с пехотой, были бы у турок на ружьях штыки, перекололи бы всех «на раз-два».
Тимофей разрядил уже пистоли из обеих своих конских ольстредей и теперь, выхватив те, что были у него на теле, в кобурах, выпалил по очереди в ближайших вражеских пехотинцев. Несколько из них окружили Антонова, саблями подрубили задние ноги его коня и потом набросились на упавшего кавалериста.
– Братцы, Герасима убивают! – крикнул Гончаров, подавая Чайку вперёд.
Вслед за ним выскочило из общей линии и всё отделение.
Удар саблей по голове одному турку, хлёст по плечу второму, и, сшибив грудью кобылы сразу двух, через несколько секунд Тимофей был подле товарища.
– На! На! На! – Он хлестал по сторонам клинком, вертясь в седле словно уж. Возле бившейся на земле, изувеченной кобылы лежал окровавленный Герасим, к нему, соскочив с коней, бросились два молодых Ваньки и, подхватив под руки, потащили прочь.
«Долго нам тут не протянуть, – отступая, думал с тоской Тимофей. – Если сейчас ещё и неприятельская конница сюда подоспеет, сомнут всех и подчистую порубят».
Вводом резерва Гудович предотвратил прорыв турок через правый фланг, но сил, чтобы их отбросить, у него уже не было.
Победу вырвал генерал Несветаев. Исполняя предписание главнокомандующего, он со своим отрядом медленно наступал на фронт неприятельской позиции, стараясь отвлечь внимание турок от основных сил, но увидел, что большая часть войск Юсуф-паши уже переправилась через Арпачай и втянулась в битву. Представилась удобная возможность ударить неприятелю в тыл, и Несветаев, не колеблясь ни минуты, не страшась ответственности перед Гудовичем за самовольное уклонение от генеральной диспозиции, развернул все свои силы и бросил их на прикрывавший лагерь турецкий отряд. Три его батальона и казачьи полки разметали его и зашли основному турецкому войску в тыл. Этот манёвр и решил участь всего сражения. Всегда чувствительные к своим лагерям и боящиеся окружения турки моментально прекратили атаку на правый фланг Гудовича и начали поспешно переправляться обратно через реку. Но тут их уже встречали бойцы Несветаева. Турок, только что храбро сражавшихся на левом берегу, охватила паника.
– Атака! Атака! Атака! – опять трубил полковой штаб-трубач.
Драгуны ринулись за пятившимся неприятелем, и тот побежал. Рука у Тимофея занемела, сил рубить уже не было, и лезвие сабли часто даже не просекало на глубину плоть, а трубач всё выдувал:
– Атака! Атака! Атака!
По красной от крови реке плыли сотни трупов. Выскочив на противоположный берег, драгуны ворвались в неприятельский лагерь и начали сечь разбегавшихся обозников. Тысячи турок ринулись по западной Эрзерумской дороге, бросая оружие, знамёна и пушки. Измотанный многочасовым боем Нарвский полк прекратил преследование, и за беглецами ринулись казаки. Все окрестности были покрыты трупами врага. Армия Юсуф-паши разбежалась, и боеспособных войск перед Гудовичем до самого Карса теперь не было. Но и русские войска были утомлены до крайности. К ближайшему турецкому укреплению Магасберт удалось отправить только лишь батальон егерей и три сотни казаков под командой подполковника Печерского. Гарнизон этого укрепления при приближении русских разбежался и был занят ими без единого выстрела. В Магасберте были обнаружены огромные запасы провизии и провианта.
Трофеи, взятые у неприятеля, были колоссальными, чтобы их сосчитать и вывезти к себе, потребовалось две недели.
Драгунам был дан двухдневный отдых. Чанов прихромал в отделение к вечернему костру, ведя за повод шикарного коня. Обступившие товарищи гладили его и восхищённо цокали языками. Хмурился только лишь умудрённый опытом Кошелев.
– Такой скакун, конечно, хорош, чистых кровей, красавец, но он ведь, Ванька, более для господ генералов подходит, – проговорил озабоченно ветеран. – Как ты его нашим фуражным овсом будешь кормить, силком, что ли, станешь пичкать?
– Твоя правда, Федот Васильевич, – сказал тот, покачав сокрушённо головой. – Да вот не удержался, коли уж он сам мне под руку подвернулся. А так я бы, конечно, лучше бы дончака взял, вот уж действительно неприхотливая коняка. И беда у меня, только потник с вальтрапом и седлом свои нашёл. Всё остальное пехота, чтоб ей пусто было, спёрла. Пришёл к своему Бурушке убитому, а там только лишь саквы распотрошённые рядом валяются, ни ольстредей, ни чемодана тебе седельного, даже и мушкет из бушмата вытащили, злыдни.
– Нда-а, – протянул Тимофей. – Придётся теперь бумаги писать, как ты, Ваня, героически утратил его в бою. И пистоли с конской амуницией. Ладно, главное, что сам живой и не покалечен. Стреножь коня – и пошли к костру. Теперь среди нас только лишь Герасима не хватает. В лазарете лежит, – упредил он его вопрос. – В другой уже сшибке его поранили. Лекаря говорят, что жить будет, несколько ран на теле, но вроде все несерьёзные.
– Вот ведь удивительно, обычно молодым в таких сражениях достаётся, – проговорил, подкладывая дрова в огонь, Кошелев. – А тут вона как, все старослужащие на волосок от смерти прошли, а молодым хоть бы хны.
– Ну-у не скажи, Федот Васильевич, – возразил Калюкин. – У меня куртка в двух местах пробитая. – Он показал на
