Алиса осторожно проникла. Огляделась.
— Здесь все твое?
— Нет, конечно. Что-то мое. Что-то принесли люди. В залог кредитов. Или просто — на хранение.
— А это что? Золото?
— Да. Золото.
— Блестит.
— Оно всегда блестит. На то оно и золото.
— Можно потрогать?
— Конечно.
В глубине души Знаев предполагал, что рыжая, узрев сокровища, будет ахать, дрожать или, еще хуже, восторженно восклицать «вау» — но она реагировала сдержанно, смотрела внимательно, с интересом, однако без признаков экстаза, и это его обрадовало и одновременно озадачило — как всегда озадачивает любого мужчину женщина с большим самообладанием.
— А чем тут пахнет? — спросила она.
— Деньгами.
— Говорят, они не пахнут.
— Еще как пахнут. Типографской краской. И мажутся. Особенно — доллары. Я один раз пересчитывал вручную семьсот тысяч — потом еле отмыл пальцы. Американские деньги — вообще безобразного качества. Взгляни, вот новая пачка. Все по номерам. Видишь, одни купюры чуть короче, другие чуть длиннее, поля здесь шире, тут — гораздо уже… Халтура, а не банкноты.
— Я бы не отказалась и от таких, халтурных.
Знаев не ответил — он не любил, когда собеседники отпускают подобные присловья, уместные только в среде медленных обывателей.
— Взгляни, — произнес он. — Интересная цепь. Трехцветная. Белое, желтое, красное золото. Храню на память. Очень интересный был случай. Девяносто шестой год. Позвонил знакомый, говорит — нужна помощь. Приедут люди — выслушай их. Ладно, отвечаю. Подъезжают четверо. На «Мерседесе». Как тогда говорили — «серьезные». Срочно, говорят, прямо сейчас, не сходя с этого места, нужны деньги, как можно больше. Времени, говорят, у нас — десять минут от силы. О'кей, говорю, у меня все будет очень быстро. Сняли они с себя цепи с крестами, браслеты, печатки… Золотые портсигары вынули. Золотые зажигалки. Зажимы с галстуков отстегнули. Все — ручной работы, на заказ сделанное. Тогда, в девяносто шестом, у каждого отважного мужчины свой ювелир был, как сейчас — свой туроператор… В общем, все сняли. Общим весом почти три кило вышло. А сверху кинули ключи от «Мерседеса», на котором приехали. Я машины в залог никогда не брал, но в тот раз пошел навстречу. Понял, что у пацанов стряслось что-то особенное. Взяли они деньги, распихали по карманам, на побрякушки свои и тачку даже не взглянули на прощание. И ушли. Пешком. Быстрым шагом. В сторону ближайшего метро. Я их больше никогда не видел. И того знакомого, что их порекомендовал, — тоже…
Алиса молча покачала головой. Знаев подошел к следующей полке.
— А вот еще. Хорошее колечко. Камешек не менее чем в шесть каратов. Жаль, тут неважное освещение. На солнце сверкает — глаз нельзя оторвать… Человек отдал мне это кольцо чуть ли не вместе с пальцем.
— Со своим?
— Нет. С пальцем бывшего владельца.
— А где он сейчас?
— Кто? Владелец?
— Тот, кто принес.
— В тюрьме, я думаю. Прибежал впопыхах, взял в долг двадцать штук, сказал, что, наверное, подсядет, ненадолго, на годик-полтора… И пропал. Это было семь лет назад.
— А вдруг его уже… в живых нет?
— Может, и нет, — спокойно сказал банкир. — А может, он завтра заявится. Мое дело — спрятать надежно, дверь поставить потолще и отдать по первому требованию. Видишь эти кирпичи? Здесь двести тысяч баксов, по сто тысяч в брикете. С печатями Независимого Банка России. Такого банка нет в природе уже почти пятнадцать лет. Нетипичный был случай — пришли трое чуваков, взяли безналичные рубли под залог наличных долларов… Тоже очень спешили. Бестолковых людей сразу видно, они всегда спешат…
— Ты тоже.
— Нет, — мягко возразил Знаев, — я никогда не спешу. Я все делаю быстро. Согласись, есть разница… В общем, через неделю из тех троих двоих убили. Отстрелили затылки. Третий — пропал без вести. Причем, как сейчас помню, именно ему, третьему, я отдал — в руки сунул! — квитанцию о том, что ценности приняты на хранение. Думаю, именно он и заказал своих компаньонов. С тех пор я его жду. Может, придет. А он, я так предполагаю, боится. Квитанция — улика. Мотив, понимаешь?
Девушка рассеянно кивнула. В своих обтягивающих тоненьких джинсиках, в маечке на бретельках, с распущенными по плечам волосами она смотрелась несколько легкомысленно среди полок со слитками золота и металлических подносов, уставленных брикетами купюр, а также разных размеров шкатулками и ящиками с тускло отсвечивающими висячими замками.
— И много здесь у тебя такого? Что лежит по десять лет?
— Немного. Думаю, примерно на миллион. Гораздо больше — на счетах.
— В смысле?
— Ты должна понимать. Ты же сама здесь работаешь. Представь: приходит человек в мой банк, открывает счет. Туда кто-то перечисляет деньги. А потом человек пропадает. Умирает, забывает, эмигрирует. Бизнес все время в движении. Люди создают фирмы, работают, поднимаются, падают, зарабатывают, теряют, ударяются в бега, ссорятся с компаньонами. Кидают, мошенничают, воруют у своих. Кто-то кому-то за что-то заплатил, сделал перевод, в мой банк, — потом обанкротился, битой по голове получил, из реанимации вышел, офис сжег, документы и печать в прорубь выкинул, а деньги — черт с ними, еще заработаю… Бывает, приходят. Через три года, через пять. Через десять. Где тут мои кровные, в целости ли? В целости, конечно, вот вам, забирайте… А бывает — и не приходят.
— Какие-то древние, — задумчиво сказала Алиса, — у тебя истории. Времен дикого капитализма.
Банкир кивнул. В свои годы он давно чувствовал себя динозавром.
— Согласен. Сейчас все иначе. В последние пять-шесть лет с кредитными ресурсами стало попроще. Да и люди за ум взялись. Многие. Но не большинство. Лично я давно прекратил ростовщические операции. Дело выгодное, но, если честно, совершенно омерзительное. Поймает дурак деньги — и тут же сходит с ума, кабриолет себе покупает, цацки и прочую ерунду. О будущем, разумеется, не думает. Вдруг что-то происходит, неприятность какая-нибудь, уголовное преследование, или родственник заболел, возникает нужда в наличных — а их, естественно, нет. Никто ничего на черный день не откладывает. Прибегают ко мне, в долг брать — и смотрят, как на врага народа. Процентщик! Барыжная морда! — Знаев припомнил кое-какие подробности кое-каких деловых бесед и почувствовал отвращение. — А я тут ни при чем. Я банкир, это мой хлеб… Вот тут, посмотри, рисуночки. Им по сто пятьдесят лет. Один такой рисуночек в Лондоне недавно продали за сорок пять тысяч фунтов. Владелец шедевров уехал по Амазонке сплавляться, а ценности ко мне привез, от греха… И, кстати, тут где-то был ларчик с драгоценностями жены твоего друга Жарова… Она если надолго уезжает, все сюда сдает, на хранение…
— Твоего друга, — аккуратно поправила Алиса.
— Что?
