Бернар резко обернулся, словно хотел застать врасплох ускользающие видения. И тут он увидел фигуру человека. Почему-то раньше он его не заметил. Это был пастух. Он сидел на камне, на краю дороги. И глаза у него были светло-голубые, почти прозрачные, как море у берегов Корфу. Бернар почувствовал в воздухе какой-то незнакомый запах. Он как ни в чем не бывало подошел к пастуху и спросил у него дорогу. Ведь именно так поступали древние, когда встречали божество: они просто делали вид, что понятия не имеют, кто перед ними. С богами лучше не шутить. Пастуху было на вид лет двадцать. Насчет дороги он повторил Бернару то, что тот и так уже слышал от своего проводника.
— Странные эти места, — произнес Бернар, чтобы завязать разговор, — встретишь вот так кого-то и не знаешь, человек ли то или всего лишь тень из подземного царства…
— Да ладно, это не так уж сложно понять: люди, в отличие от душ и богов, отбрасывают тени.
Бернар заметил, что пастух не отбрасывает тени, но это было вполне нормально в полдень, да еще при таком пасмурном небе. Ведь он и сам не отбрасывал никакой тени. О чем и сказал, но пастух в ответ лишь равнодушно пожал плечами. Живые, мертвые — не все ли равно?
— Тебе предстоит еще полных два дня дороги, — подытожил пастух, — советую найти мула в соседней деревне и одолжить тележку. Раз ты с лопатой, то, верно, намерен что-то откопать, и если ты искатель сокровищ, полагаю, на обратном пути тебе придется нелегко…
Как он догадался? И почему обращался к нему на «ты», если он всего лишь простой пастух, по сути еще мальчишка? Или все же он неведомое голубоглазое божество? Бернару показалось, что его собственная жизнь — лишь малая часть огромного Божественного замысла. Какая роль предназначена ему в этом непостижимом сплетении нитей?
«Быть может, ты нужен лишь для того, чтобы уничтожить последние следы и навсегда попрощаться с тем временем, когда боги еще являлись человеку», — послышалось Бернару. Но пастух даже рта не раскрыл. Бернар поблагодарил его и продолжил свой путь.
Прежде чем проводить Джованни в уже знакомую гостиницу, Бруно наложил повязку.
— Пережди немного, — посоветовал он, — а потом приходи, да купи подарок подороже… Тем временем я попробую поговорить с ней, расскажу, как ты страдал, когда она внезапно исчезла. Не бойся: между вами есть чувства, и они очень сильны. После многочисленных испытаний, что выпали на вашу долю за эти годы, теперь, вот увидишь, все образуется, я в этом совершенно уверен!
Когда Джованни остался один, он снова впал в отчаяние: мог ли он предугадать такой враждебный прием? Ведь он понятия не имел, почему Джентукка исчезла, и был почти уверен, что данное решение исходило от нее. После свадьбы он был целиком и полностью погружен в работу, почти не бывал дома: нужно было расширять круг пациентов. Дни первой влюбленности прошли, Джентукка теперь почти все время проводила дома одна: вряд ли ей нравилось довольствоваться незавидной ролью домохозяйки. Когда она внезапно исчезла, он понял, что его страхи ожили и стали реальностью. Но больше всего его терзала мысль, что он даже никогда не задумывался о ее возможной беременности. Казалось бы, родись у них ребенок — никто бы не удивился. Но его беспокоило то, что он отгонял от себя саму идею отцовства. Он не слишком хорошо знал Джентукку, но это-то было понятно. А теперь выяснялось, что именно он и себя-то толком не знает. «Да и где гарантии того, что именно я отец этого ребенка?» — мелькнула у него мысль. Возможно, после стольких лет разлуки он имел право усомниться. «Но ведь ребенок так похож на моего отца…» И снова он поймал себя на том, что такое сомнение могло возникнуть лишь у того, кто противится самой идее отцовства. Наверное, этим и объясняется агрессия Джентукки: она интуитивно уловила его настроение и поняла о нем то, чего он и сам не знал. Она почувствовала, что он бежал от ответственности. В этом и заключалась его вина, которую теперь предстояло искупить. Перед женой и перед самим собой.
Бернар заночевал в деревне на склоне горы, откуда открывался вид на перевал, ведущий в долину Додоны. Он нанял мула и узкую двухколесную тележку — с такой животное легко пройдет по горной тропе. Денег уже почти не осталось, так что пришлось оставить в залог вексель, который хозяин пообещал вернуть на обратном пути. Дорога предстояла долгая и трудная, она то поднималась в горы, то спускалась в долины; кое-где поросла кустарником, — должно быть, в холодное время года здесь почти никого не бывало. Погода совсем испортилась: над головой нависли свинцовые тучи.
Бернар шел целый день, лишь однажды он остановился, чтобы передохнуть. Вечером зарядил дождь, и путник начал искать место для ночлега, поближе к реке, чтобы утолить жажду и напоить мула. Он подумал, что в этих горах много рек — найти питьевую воду, должно быть, не особенно трудно. Он спустился с горы и оказался на поляне, где жил старый отшельник. Старик был совсем седой, волосы доходили ему почти до пояса, а борода была еще длиннее. Бернар спросил, нельзя ли переночевать в его пещере. Рядом протекал ручей, и путник с мулом наконец-то утолили жажду.
— Меня зовут Бернар, — сказал он старику, — я здесь, чтобы разыскать одно место, хранящее великую тайну. Это — святыня, которую сам Господь вручил человеку в начале времен в подтверждение их союза. Сей предмет доставили сюда много лет назад рыцари-крестоносцы. С его помощью человек сможет утвердить на земле единый Закон — Закон Божий.
— Да-да, припоминаю, как они здесь проходили, — ответил старик.
— Но как вы можете это помнить, ведь с тех пор прошло не меньше ста лет?..
— Их было около семидесяти человек. Все они были верхом, в рыцарском облачении, у каждого крест на груди. Это было вскоре после того, как венецианцы оказались в Константинополе. Тогда я был еще юнцом, но прекрасно запомнил этот день.
Бернар молчал. Ему не хотелось обижать старика. Напрашивалось два объяснения: или этому отшельнику должно быть не меньше ста пятидесяти лет, или же он страдает галлюцинациями. Скорее всего, второе.
Бернар и его хозяин устроились на камнях. На ужин старик предложил сырые грибы и горсть бобов, но рыцарь вспомнил рассказ моряка о зайцах, скачущих по потолку, и от бобов благоразумно отказался. Он поел только немного грибов и ржаного хлеба. Пока они ужинали, он, сам не зная почему, поведал старику свои печальные мысли:
— Когда я оглядываюсь назад, вся моя жизнь кажется мне пустой, словно в ней нет и не было никакого смысла.
— Бессмысленной жизни не бывает, — ответил старик. — Но может статься, что смысл ее нам неизвестен. Пойми такую вещь: сколь бы ты ни был мал, ты тоже часть Вселенной. Ты этого не замечаешь, и в этом твоя главная ошибка. Ты думаешь, что ты и есть хозяин собственной жизни, но ведь ты создан как малая часть огромного целого!
Бернар смущенно огляделся по сторонам, стараясь понять, не притаилось ли за спиной у отшельника какое-нибудь божество. Но он ничего не увидел — только мул стоял у входа в пещеру.
— То, что я сейчас сказал, написал один древний философ, — добавил старик, заметив волнение собеседника. — Не стоит смотреть на себя как на центр мирозданья. Ты — лишь малая часть великого замысла, и то же самое касается всех остальных. Мы буквы, которым суждено собраться в огромную книгу, и наша задача — оказаться на своем месте. Кто знает, быть может, я родился как раз для того, чтобы мы с тобой встретились. Завтра у меня день рождения, но я и сам уже забыл, сколько мне лет. Знаю только, что очень много, так много, что я даже считать перестал. Кто знает, возможно, я прожил так долго, чтобы приютить тебя этой ночью. Если бы я умер раньше, пещера давно бы заросла и тебе пришлось бы спать под открытым небом, тебя могли бы растерзать голодные волки — в здешних горах их немало. И тогда ты бы не смог завершить задуманное. Но я все еще жив, поэтому сегодня ты хорошенько отдохнешь, а завтра спокойно продолжишь свой путь в Додону.
