равно ничего тебе не скажу, — усмехнулся он.
Храбрится, это заметно. Пытается казаться крепче, чем он есть на самом деле. Но любой, даже самый крепкий орешек, можно расколоть, если приложить достаточно усилий. Что уж говорить про такой орешек, с гнильцой.
— Зачем убивать? Это будет слишком милосердно для тебя, ты такого не заслуживаешь, — сказал я. — Я отдам тебя на опыты вон тому джентльмену.
Доктор Раттингтон всё возился на дворе с измерением черепов, и со стороны это смотрелось довольно жутковато.
Пепе немного сбледнул с лица. Но всё же продолжил молчать. Как бы мне не было противно, придётся всё-таки применить физическое воздействие. Я взял достаточно крепкую жердину, пихнул Пепе сапогом так, чтобы он упал на живот, а потом от всей души врезал ему жердиной по пяткам.
Тот зашипел, выгнулся дугой, словно от удара током.
— Я могу делать это до тех пор, пока ты не потеряешь сознание от боли, — сказал я. — А потом я снова отолью тебя водой, чтобы ты очнулся, и мы продолжим снова.
Пепе тихо выбранил меня по-испански. Я ударил его по пяткам ещё раз. Жердь треснула и переломилась, и я отбросил её в сторону. Спустя несколько секунд Бродяга принёс один из обломков в зубах. Пришлось отвлечься на пса и похвалить его.
— Ты сдохнешь, гринго, — прошипел мексиканец. — И пёс твой сдохнет. И родня твоя сдохнет.
— Ага. Вот только ты сдохнешь раньше, — усмехнулся я. — Где ты в последний раз видел Мартинеса?
— В постели твоей мамаши, — сказал Пепе сквозь зубы.
Я тяжело вздохнул. Похоже, допрос затянется. А мне не хотелось бы здесь задерживаться надолго. Хотелось узнать всё необходимое, доставить доктора в земли навахо, до которых оставался едва ли один переход, и пойти уже по следу своей основной цели.
Мне очень не хотелось переходить к настоящим пыткам. Казалось, я после этого уже не буду прежним. Потеряю последние остатки гуманности и цивилизованности, захваченные с собой из двадцать первого века. Но если придётся — я это сделаю. Это дикие земли, и цивилизованность в них может даже вредить.
— Я обещаю тебе, Пепе, если ты ответишь на два моих вопроса, то останешься жить, — сказал я, не желая нарезать его на ремни.
Тот недоверчиво хмыкнул.
— Богом тебе клянусь, Пепе, — сказал я. — Где ты в последний раз видел Мартинеса?
— После Хомстед-Медоус… — немного погодя сказал он. — Мы разбежались около Силвер-Сити, все в разные стороны.
Слова дались ему нелегко, он морщился, играл желваками, борясь с самим собой. Всё это легко читалось на его лице. Самая тяжёлая борьба всегда идёт внутри нас.
— Мы всегда так делаем. Хлопнем банк или контору крупную, а потом расходимся до следующего раза, — печально произнёс Пепе, хотя я ничего даже не спрашивал, молча переваривал новую информацию.
— И когда следующий раз? — хмыкнул я.
Отличная возможность прихлопнуть всю банду одним ударом. Если собрать достаточно людей, конечно.
— Хорхе завязать хотел, — сказал Пепе. — Не знаю.
Я в сердцах выругался, прошёлся туда-обратно. Впрочем, быстро пришло понимание, что такие, как Хорхе, не завязывают. Прошлое крепко держит их, настигая в самый нежданный момент, даже если они сменят имя, фамилию и даже внешность.
— Что насчёт пушек? — спросил я.
— Это уже третий вопрос, — осклабился Пепе.
— Нет, это второй, — сквозь зубы процедил я, чувствуя, как начинаю злиться.
— Пушки твои… Игрушечные какие-то… Патронов к ним нигде нет всё равно, — сказал он.
— Где. Они, — раздельно, едва ли не по слогам, произнёс я.
— Карабин с пистолетом у Хорхе, чёрную Гомез забрал, другой пистолет Луису достался, — рассказал он.
Ну, хотя бы не выкинули. С другой стороны, теперь поиски осложнялись ещё сильнее. Кому-то из них могло взбрести в голову продать эти пушки, например. «Сайга»,AR-15, глок и смит-вессон. Мои и Денниса.
— И где сами твои дружки, ты тоже не знаешь? — спросил я.
— Нет, — ответил он.
— А ты, стало быть, от Силвер-Сити на север двинул? — продолжил допрос я.
— Ага, — буркнул он, явно недовольный тем, что я всё ещё засыпаю его вопросами.
— Куда поехали остальные? — спросил я.
— Не спрашивал, — хмыкнул Пепе.
— Может, болтал кто, — предположил я, демонстративно начиная подрезать себе ногти бритвенно-острым ножом.
— Про Тусон болтали, про Аризону… Это слышал, — после короткой заминки сказал Пепе. — Про остальных не знаю.
Стоит лишь начать говорить. Дальше уже проще.
— Кто?
— У Луиса там родичи. Вроде бы, — сказал Пепе.
Аризона, Тусон, Луис. Запомню.
Ладно, как минимум ещё одна ниточка у меня появилась. Теперь я знаю, куда ехать после того, как провожу доктора.
Я ещё раз взглянул на Пепе, лежащего на земле посреди конского навоза и соломы.
— Бывай, Пепе. Надеюсь, мы больше никогда не встретимся, — сказал я. — Док! Заканчивай там, мы уезжаем!
— Эй! Гринго! Развяжи! — потребовал Пепе, вновь дёргая руками и ногами. — Я же всё тебе рассказал!
— И ты жив, прямо как мы договаривались, — произнёс я, забираясь в седло. — Там, в хижине скво, позови её, может, сумеешь убедить. Или Бородатого.
— Я же его и подстрелил! — взвыл Пепе. — Они меня убьют!
— Значит, тебе придётся хорошо постараться. Проявить чудеса дипломатии. Бывай, — я коснулся шляпы и ткнул Ниггера пятками, выезжая на двор.
Доктор Раттингтон собрал свои инструменты с довольным видом, погрузил всё на мула, взгромоздился на Паприку.
— Я готов, мистер Шульц, — сказал он.
— Зуни, Бородатый! Я закончил! — крикнул я в распахнутую дверь хижины. — Прощайте!
На пороге показалась индианка с ружьём в руках, посмотрела прямо на меня, указала на западную дорогу и произнесла несколько слов на своём языке. Земли навахо там, это я и без её подсказки понимал, но всё равно, спасибо.
— Поехали, док, — сказал я, и мы вновь шагнули в красную пустошь.
Мы отъехали едва ли на две сотни метров, как громыхнул ружейный выстрел. Чуда не случилось, получается. В дипломатии Пепе не силён. Ну хотя бы всё рассказал, в самом деле, и мне даже не пришлось марать руки.
Впереди лежали земли резервации, расположившейся на стыке четырёх будущих штатов. Нью-Мексико, из которого мы и ехали,
