мнение других и разница в возрасте?»
Тут верно. Возразить мне нечем.
Однако…
В размышлениях влетаю прямиком во дворец Пепла и сразу же попадаю в его объятия.
Он сжимает руки в кольцо на моей талии, смотрит взволнованно, будто душу вспарывает своими серыми, словно со стальным отблеском, глазами.
– Так и знала, что найду тебя здесь.
Владыка Дня усмехается:
– Я не стал злоупотреблять гостеприимством князя Ина и поспешил домой сразу же, как ты ушла. Знал, что первым делом придешь ко мне.
Склоняю голову ему на грудь и ловлю себя на том, что, оказывается, быть маленькой и слабой рядом с большим и сильным – не так уж и плохо. Да и в объятиях его так уютно и безопасно. Может, и хорошо быть его женой? Может, у нас выйдет?
Пепел задумчив и печален. Он играет моими волосами, пропускает пряди через тонкие пальцы.
– Как там Хушэнь? Жив?
Улыбаюсь до ушей.
– Жив, куда он денется! Но он – тот еще гад! У него же там тигрята родились, его женщины в нем нуждались, а он!
– Не вини его, – грустно произносит Пепел.
– Ну вот еще! Он заслужил! И потом, я вправе не только винить его, но и наказывать. В конце концов, он – мой дух-прислужник.
Бай Гаошан вздыхает.
– Он не хотел им быть, – говорит тихо и отводит взгляд, не позволяя заглянуть в глаза.
– Что это значит? – требую я ответа, высвобождаясь из его объятий.
– То, что я принудил его…
– Ты? – Вскидываю на своего стража глаза, не веря. – Но зачем?
– Помнишь, я говорил тебе, что искал способы переписать Предначертанное, изменить твою судьбу? Мы с Лэйшэном знали обо всем с самого начала. Знали, что однажды ты падешь, будешь низвергнута. Брат смирился и принял для себя решение быть рядом с тобой всегда, а я упрямо хотел все изменить. До последнего.
– Что ты имеешь в виду? – осторожно спрашиваю я.
– Помнишь то письмо? От Хушэня ко мне. Мне нужно было, чтобы кто-то изнутри, кто-то из чудовищ подтолкнул тебя к поражению в той войне. Мне нужно было, чтобы тебя предали. Я считал, что именно так смогу тебя защитить…
Хмыкаю и отхожу от него подальше. Мне нужно осознать услышанное, уложить в голове. Странное у моих стражей представление о спасении меня: один вонзает в сердце отравленный кинжал, другой – взращивает предателей в моем же стане.
Отворачиваюсь от Пепла и смотрю вперед невидящим взором.
– Каким образом это могло защитить меня?
– Потом, на суде, я бы выступил в твою защиту. Сказал бы, что это коварные чудовища соблазнили тебя. Подтолкнули к бунту.
– Ты глупец, Бай Гаошан, – горько усмехаюсь я. – Тебе бы никто не поверил. Они слишком хорошо знали меня. А вот ты, видимо, совсем не знал, если решился так унизить меня. Я бы первой рассмеялась тебе в лицо.
Он не возражает, не говорит ничего, только пальцы у него, наверное, сейчас дрожат. Мои стражи умеют сдерживать эмоции, но иногда те настолько сильны, что заставляют трепетать их могучие тела.
– Огонек! – вздохом срывается с его уст, и я все-таки оборачиваюсь. В глазах – сейчас серых и туманных – боль и мольба. – Я и вправду глупец! Никогда не думал о тебе на самом деле, лишь искал способы удержать тебя рядом с собой… еще и Хушэня втянул.
– Как именно? – Этот вопрос действительно волнует меня.
И тут Гаошан делает то, чего я никак не ожидаю: падает на колени и виновато роняет голову.
– Этот страж подвел свою богиню. Накажите его.
Я уже сожгла тебя! – хочется орать мне. Такое самоуничижение бесит неимоверно. Как и дурацкая просьба о наказании.
– Прекрати представление, Бай Гаошан! Ты же древнее божество, Владыка! Ты не можешь протирать здесь полы. Встань немедленно!
Но он лишь мотает головой, отказываясь подчиняться, и смотрит на меня снизу вверх, а я испытываю неловкость. Привыкла задирать голову, чтобы видеть лица своих стражей.
– То, что я сделал, недопустимо, – произносит он. – Помнишь, Нянь Эньжу винила Хушэня в том, что он проводил больше времени с Маогуем, чем со своими женами?
– Как же не помнить! – Разговор тигриной четы в саду князя Ина встает перед глазами яркой картинкой.
– Это был отвлекающий маневр. Никто не стал бы подозревать в серьезном заговоре кутилу и повесу.
– Но зачем это Хушэню? Он ведь тогда еще не был моим прислужником. Или уже был?
– Был, – признается Гаошан. Даже мысленно не могу сейчас называть его Пеплом – мне слишком больно. – Я сделал это с ним.
– Но как? Разве можно привязать без крови?
– А кто сказал, что без крови? Помнишь нашу ссору из-за шпильки?
– Честно говоря, нет…
Тысяча лет прошла, моя память сильно пострадала во время перерождения, да и Печать Дня и Ночи добавила проблем. Подобные мелочи просто ускользают из воспоминаний, утекают, как вода сквозь сито.
– Вот этой. – Он проводит рукой, и на его аристократической точеной ладони появляется изящное украшение: шпилька с узором из цветов и бутонов вишни, сделанных из неизвестного мне бело-жемчужного переливающегося материала.
– Какая красота! – ахаю восхищенно.
– Я сделал ее для тебя, – с затаенной гордостью заявляет мой страж. – Сама шпилька – это солнечный луч. А узор – концентрированный дневной свет. У меня ушло не одно столетие, чтобы сделать ее. И десять тысяч лет совершенствования.
Мои глаза невольно округляются.
– Ты потратил десятки тысяч лет совершенствования, чтобы сделать безделушку?!
– Для тебя же старался! – хмыкает он. – Торопился успеть к твоему очередному пробуждению. Но… ты не меняешься. Тогда ты сказала то же самое – возмутилась. К тому же шпилька ранила тебя. Пронзила твой палец… Поэтому ты швырнула ее в меня – я еле увернулся. Так у меня оказалась твоя кровь. Тогда я еще не думал, как использую ее. Идея пришла позже, когда восстание уже разгорелось, и тебя нужно было спасать любой ценой. Я понял, что мы с Лэйшэном не сможем тебя защитить, и нужен кто-то еще. Мой выбор и пал на Хушэня – тигры были преданны тебе с самого начала. Первый клан после птиц-зарянок, который сам присягнул Дочери Хаоса, избрав ее своей богиней… Хушэнь и так был готов порвать любого за тебя, но мне этого было мало. Я пригласил его и Маогуя, который в те времена постоянно ошивался рядом с Тигриным Богом – как выяснилось потом, преследуя свою цель, – к себе на пир. И подпоил их Зельем, Лишающим Воли.
– Что? – Мой мир начинает стремительно рушиться. Это говорит мне Бай Гаошан? Образец законности и первый блюститель Небесных
