чтобы сознательно оказаться ближе.
– Ты простишь меня? – крикнула она, как могла.
Я ответил: «Прощу», но Катя не услышала.
Было горько и приторно вплоть до первой затяжки сладкой сигареты.
Курил я долго, словно пытался выкурить весь ужас прожитых дней.
Вытянув шею, чтобы я услышал наверняка, до очередного автомобильного гула, Катя прокричала:
– Я очень много пережила. Если бы знал только, ты бы понял. Я тебе расскажу. Я обязательно все расскажу. Дай мне, пожалуйста, еще один шанс.
Она визжала и задыхалась. Ветер подкидывал ее правду и бил меня то в глаз, то в переносицу.
– Ты простишь? Пожалуйста! Ты простишь?
Зарычал мотор, зашуршала дорога, запестрело в глазах. В этой неразберихе я потерял ее. Сколько бы ни вглядывался, не находил. И сам себя не чувствовал, словно бросило меня долгожданное счастье в космическую пропасть матушки-земли.
16
Бродить по ночному городу в четыре утра в поиске магазинчика с табаком – бесценно. Еще круче ждать, пока сонная сотрудница «МакАвто» завернет «Биг-тести». Ты стоишь в домашних трениках и веришь в чудо, а Оксана тем временем все талдычит что-то вроде: «Бедные-бедные дети, ничего-то из вас не вышло».
Сегодня – мой день. Я свободен и готов перевернуть наизнанку весь район, взбудоражить и расколобродить каждую улочку, чтобы всякий штырь запомнил меня до конца своих пропащих синячных вечеров.
Я свободен, и от незаслуженной, свалившейся, как звезда с неба, свободы подташнивает, шатает и кружит. Ветер колошматит в лицо, цепляясь за трехдневную щетинистую покрышку, щиплет колким уголком, режет шальным веером.
Хочется петь и гнать на север, где кончается город и начинается новый.
– Да ты напился, – говорит Оксана, – ч то ты делаешь?
– Что я делаю? – смеюсь, хватая за плечи невозможную Оксану. – Давай потанцуем.
– Ты же не умеешь.
– Ты же научишь.
Я напеваю любимую «Осень-осень» – мы внятно топчемся на месте, сцепившись, как два маразматика-инвалида, подергивая ногами, разрезая ладонями темноту.
Глубоко зевнув, до заметного неприятного щелчка, продавщица дает нам два пакета и желает приятного аппетита.
– А вам, – говорю, – вам тоже приятного аппетита, приятной жизни, приятной старости, приятного всего, что хотите.
Мне останется поздравить ее с днем рождения, чтобы окончательно разрушить миф о трезвой ночи, но Оксана хватает за руки и тянет – пошли давай, пошли.
Я сдаюсь, делаю шаг, но, обернувшись, кричу продавщице:
– У вас есть дети? У вас же наверняка есть дети?
– Пойдем, – тащит Оксана.
– Даже если у вас нет детей, я хочу вас поздравить, – кричу, и окружная пустота вместе с нарастающим ветром бьет нездоровым эхом почти по лбу – Оксана, поймав веселый кураж, шпорит меня за голову, ну пойдем, пожалуйста. – Я вас хочу поздравить с Днем матери, – кричу продавщице. – Вы же – мать, настоящая или будущая. Пусть у вас все будет хорошо.
– Пошли, я тебя прошу.
– Пусть у вас будут самые лучшие дети. И, пожалуйста, никогда не бросайте детей.
– Спасибо, – кричит окошко, продавщица спряталась в кухонной подсобке, и лица уже на разглядеть. – Хорошего отдыха.
Окошко закрывается, и некого больше поздравлять.
Бездетная Оксана тащит меня на скамейки возле стоянки. Холодище неописуемое, свобода нескончаемая, жизнь бесконечная.
– За что мне такое счастье? Ты не представляешь, такое счастье.
– Ну, какое, – спрашивает Оксана, – какое счастье?
– Да какое-какое, ты что? Я могу с тобой шляться по городу, колобродить, сколько захочется. Понимаешь? Слушай, давай уедем. Давай возьмем и прямо сейчас свалим куда-нибудь? У нас же есть деньги! Давай?
– У нас? – смотрит Оксана.
– У нас! Теперь только ты и я. Понимаешь, я все решил, я все обдумал. Так не бывает. Теперь все будет по-другому. Так, как захочешь. Ты же хотела, правда? Ну?
Кивает и ничего не говорит. Пожалуйста, хоть ты что-нибудь говори. Давай, неси свою привычную глупость, заставь меня рассказать «что-нибудь», спроси о самом неважном или, напротив, самом главном, только нет теперь ничего главнее, чем ты и я. Оксана! Давай, давай.
– Так не получится, – говорит она. – Ты же понимаешь, что так не получится.
– Да почему не получится? Это ты ничего не понимаешь. Подожди, я тебе все объясню, – и начинаю куролесить поганым языком, представляя, как завтра же мы поедем сначала в самый центр, а оттуда в самолет и… там же прямо решим, куда нам лететь. – Понимаешь, главное – не куда. Главное – откуда.
– Не получится, ничего не получится, – вздыхает Оксана.
– Я тебе говорю… Больше нет никаких проблем.
– Нет.
– Да что ты заладила, – нервничаю и, кажется, трезвею. – Слушай, а здесь есть «Бристоль»? Или «Дьютик»? Бензин на исходе.
Оксана теребит собачку замка на сумке, водит «молнией» взад-вперед, подыскивая правильные слова. Я рыщу из стороны в сторону и не могу успокоиться – как же так, пиво закончилось, как мне сейчас без пива.
И хорошо-то как, Господи.
«Осень-осень, ну давай у листьев спросим…» – пою на всю катушку. Листва бурлит воздушной силой, шебуршит, оторвавшись от промерзлого асфальта, а нарастающий шум до того знаком, что знаешь, сейчас появится ближний свет, смешанный с красно-синим разгильдяйством, промурлычет и булькнет автомат баночки на крыше, хлопнет дверь – да, да, прямо сейчас хлопнет, и выйдут два форменных штыря с тремя полосками на плечах.
Один – с палкой специальной на поясе и кобурой на боку, второй – с пристрелянным АК на плече, доживающим свой невостребованный век.
«Ваши документы, пожалуйста», – скажет первый.
«И ваши тоже», – добавит второй.
Стоят, важные, терпеливо ожидая, когда мимолетный алкогольный шторм собьет их с верного служебного пути, когда я попрошу представиться и предъявить служебное удостоверение.
«А ты самый умный, что ли?» – напомнит первый. «Гражданин, аккуратнее», – предупредит второй. Испуганная Оксана почти оторвет собачку, раскрывая сумку в поиске паспорта. Я остановлю ее благой общественный порыв, прижав руку и выдав: подожди ты.
«Гражданин…» – начнет второй, а я назову фамилию, место службы, должность и звание, потребую выдать положение ФЗ номер три, самого главного нашего нормативного документа, и первый чуть выпрямится, а второй отойдет назад.
«Не узнали, что ли, а?»
И станем ржать, и будет еще лучше. Я спрошу, где тут круглосуточный шинкарик, – вам же виднее, пацаны, и ребята предложат сесть в машину и доехать в проверенный загончик, где сделают скидку, а если удастся, вовсе можно будет поймать заслуженную халяву.
Оксана попросит никуда не ехать. И я скажу пепеэсным орлам, что слово любимой женщины – закон.
– Ну ты видела, ты видела? – заискрю я очевидной победой. – Это наша жизнь, Оксана. Все у нас будет хорошо.
Я повторяю, как
