внизу, но это было бы утомительно — несколько часов кряду неотрывно следить за входом. Поэтому я облегчил себе задачу. Надеюсь, вы не в обиде за это маленькое самоуправство. Готов принести вам глубочайшие извинения.
— Засуньте их себе… Ладно, всё это лирика. Значит, приглашаете? Едем.
— Прошу за мной.
Они спустились на улицу и сели в автомобиль — такой без безликий, как и его владелец. Поехали куда-то на юго-запад. «Ассистент» рулил и вежливо улыбался в ответ на уточняющие вопросы.
Остановились возле мотеля. Домики-боксы выстраивались в шеренгу, двери были окрашены в грязно-горчичный цвет. Пятно фонаря желтело в туманной мороси. На стоянке мокли машины.
— Дверь номер пять, — сказал «ассистент». — Вас ждут.
В указанном боксе были задёрнуты занавески, свет сочился едва-едва. Стэн коротко постучал. Ему открыли без промедления — на пороге стоял мужчина лет сорока.
Не Роггендорф.
И не Коготь.
Магнус Вуд собственной персоной. Инженер-конструктор, чью фотографию сыщик недавно видел в брошенном доме.
— Мистер Логвин? Входите.
Вуд указал ему на жёсткое кресло с коричневатой обивкой, сам же сел у стола. В свете настольной лампы его лицо казалось осунувшимся и болезненно-бледным. Взгляд был внимательный, но усталый.
— Вы меня узнаёте?
— Да, мистер Вуд. Я сегодня был у вас дома, но не застал. Хотел с вами побеседовать.
— Мне так и передали.
— Кто передал, если не секрет?
— Анонимный доброжелатель, как принято говорить в таких случаях.
— Вы позволите задать вам пару вопросов?
— Да, но сначала сам спрошу кое-что. Есть один ключевой момент, от которого зависит дальнейшее содержание разговора. Итак, вы посетили мой дом. Что-нибудь показалось вам необычным?
— Ну, — осторожно ответил Стэн, — входная дверь была, например, открыта…
— Это неважно. Я не собираюсь вас обвинять в незаконном проникновении. Меня интересуют настоящие странности.
Вуд застыл в напряжении, ожидая ответа, и сыщик пошёл ва-банк:
— В подвале я ощутил, как исказилось пространство. Что-то вроде вибрации. И визуальные проявления тоже были — штрихи, зависшие в воздухе. Без понятия, как они правильно называются. Но вы, вероятно, их тоже видели полгода назад. Не только в собственном доме, но и на железной дороге.
Инженер шумно выдохнул и нашарил на столе сигареты. Несколько раз подряд чиркнул спичкой по коробку вхолостую, шипя ругательства. Наконец затянулся и произнёс:
— Штрихи, значит… Ну, почему бы и нет — за неимением научного термина… Но откуда вы узнали про поезд? Об этом я не рассказывал никому, кроме доктора Гланца…
— Ваш компаньон Фальконе сказал, что в купе вы повели себя странно. Об остальном я догадался сам. Но хотел бы послушать и вашу версию. Началось всё, как я понял, с того, что вас разозлили флотские?
— Верно. Меня всегда интересовала наука, творческий поиск. И в теоретическом плане, и в прикладном. Безусловно, технический прогресс — это способ сделать быт человека ярче, комфортнее, интереснее. Это важно и нужно. Но ещё важнее, что техника становится инструментом познания. Понимаете, мистер Логвин? Познание, а не истребление! А тут мне вдруг предлагают… Не хочу даже вспоминать…
Вуд торопливо сделал очередную затяжку.
— И вот я сижу в купе, таращусь в свои заметки. Накручиваю себя. Лезут в голову мысли насчёт того, что человек способен испоганить любую вещь, любую идею, даже самую безобидную… А потом поднимаю голову, и этот вагон, в котором я еду, вдруг представляется мне циклопическим чертежом, к тому же трёхмерным. Причём чертёж начинает сразу сминаться и искажаться… Как будто техническая идея, заложенная в него, попала на вибростенд, который пошёл вразнос… Чрезвычайно странное ощущение — и запомнилось накрепко, хоть и длилось всего секунду… А за окном при этом померещился блеск. Я машинально выглянул, но там был только пустой перрон… Да, в пересказе всё это звучит как бред, но…
— Не беспокойтесь, я вполне представляю, что вы тогда ощущали.
— Ах да, вы же тоже видели… Слушайте, мистер Логвин, вы можете объяснить, что это за феномен? Какова его физическая природа?
— Нет, мистер Вуд. Мне жаль, но в науке я вообще — полный ноль. Уверен только в одном — эти штрихи действительно существуют. И там, на станции, они, ну… Конденсировались активнее, что ли, если так можно выразиться…
— Что ж, приятно получить подтверждение из независимого источника. Но тогда, в поезде, я решил, что у меня что-то с головой. Галлюцинации на почве нервного стресса или вроде того. И вообще самочувствие заметно ухудшилось, навалилась апатия. Поэтому, приехав домой, я сразу позвонил в клинику…
— Простите, я почему именно в «Талый лёд»? Они на вас сами вышли?
— У меня была визитка доктора Гланца. Мы с ним познакомились в университете, на благотворительном вечере. Перебросились парой фраз, обменялись контактами. А после тех видений я о нём вспомнил.
Стэн подумал — ага, у доктора прямо-таки чутьё на людей, которым надо вручить визитку. Вслух же спросил:
— И как вам помогли в клинике? Хоть что-нибудь объяснили насчёт штрихов?
— Доктор использовал обтекаемые формулировки. Клиника, по его словам, специализируется на искажениях восприятия. А пациентами становятся те, чья профессии тесно связаны с творчеством — хоть с научно-техническим, хоть с художественным. Я там встретил и математика, и поэта, и галериста… Так вот, мой случай поначалу крайне заинтересовал доктора. Он подробнейшим образом расспрашивал меня о том, что я видел. Горел энтузиазмом буквально. Но через несколько дней явственно охладел…
— Вот как? — удивился Стэн. — Почему?
— Не знаю. Хотя, возможно, повлиял мой настрой. Апатия так и не отступила — наоборот, усилилась. В отличие от доктора, я не хотел копаться в своих видениях. Предпочёл бы о них забыть. А главное, я не знал, чем займусь после выписки. Потому что работа, которой я посвятил столько лет, стала мне отвратительна. Я эмоционально перегорел… Как бы то ни было, доктор Гланц от меня отстал. Штрихов я больше не видел, физически чувствовал себя сносно. В итоге выписался из клиники, но в компанию не вернулся. Свою долю в бизнесе передал компаньону…
— А почему из дома уехали?
Вуд невесело усмехнулся:
— Всё-таки я, похоже, слегка тронулся умом. Даже в собственном доме стал чувствовать себя неуютно. Хотя некоторая логика в этом тоже имелась — я ведь прежде работал не только в офисе днём, но и в домашнем кабинете по вечерам. И вот теперь, после клиники, я слонялся по комнатам и чувствовал там…
