стражник должен быть готов выслеживать и истреблять внутренних врагов для спокойствия королевства. Бывшие городские стражники не останутся без дела, а отправятся патрулировать тракты королевства небольшими отрядами. Дэйн на это лишь учтиво кивнул, ни единым словом не дав понять, что эта идея ему не нравится.
Явос Таммарен же просто сказался больным и пожелал в этот день остаться в замке. Учитывая преклонный возраст верховного казначея, король с лёгкостью поверил ему и позволил провести день в покоях.
В день праздника природа оказала городу услугу, подарив солнечную погоду. Небо не было безоблачным, но облака закрывали светило в тот самый момент, когда ещё чуть-чуть и стало бы слишком жарко. Пречистая Агна сказала королю, что это знак божественного одобрения, а если сами боги открыто выказывают своё одобрение, то больше бояться некого. Эдвальд ответил, что пропасть между страхом и опасением столь же глубока, как между позорным бегством с поля боя и отступлением, чтобы после неожиданно нанести ответный удар.
— В опасениях, ваше святейшество, нет ничего зазорного, если для них есть повод, — говорил король, — а уж поводов в королевстве предостаточно. И когда враги решат показать себя, мы будем готовы.
В глазах матриарха читалось уважение, но всё же Эдвальд не был уверен, что она в полной мере уловила суть его слов. Что ж, иногда достаточно и преданности, а понимание — оно рано или поздно придёт.
Площадь перед Храмом троих быстро наводнялась народом. Люди заполняли площадь, влезали на ограды и взбирались на крыши домов, чтобы наверняка не упустить ни единой детали предстоящего зрелища. Послушать и посмотреть на короля стекались лавочники и владельцы мастерских, крестьяне с предместий и заезжие торговцы. Последние были самой желанной целью сновавших тут и там карманников с Висельной улицы, что собирались неплохо нажиться на этом празднике. И никто не имел большего повода поднять вечером кружки за здоровье его величества, чем они. Одно такое королевское выступление могло надолго обеспечить уличного ловкача, если владельцем кошелька окажется рассеянный заезжий вельможа.
Однажды у Венианора Русворта во время визита в столицу так украли обручальное кольцо. Впрочем, поговаривали, что тот, будучи большим любителем выпивки и азартных игр, сам отнёс драгоценность в ломбард на Висельной улице, чтобы расплатиться по карточному долгу. Но своей супруге в Солёной скале он, разумеется, рассказал первую версию.
Между толпой и эшафотом с помостом, где уже сидели вельможи городского совета, включая верховного судью и главу городского совета, протянулась линия из Серых судей с Эрнивалем во главе. Те, кто стоял достаточно близко, бросали на его обезображенное лицо взгляды, полные ужаса и отвращения, украдкой показывали пальцем. Однако никто ни смел ничего сделать: каждый в городе твёрдо знал, что первый, кто поднимет руку на Серого судью, тут же поплатится здоровьем или даже жизнью.
Зато, когда стражники привели шестерых осуждённых на казнь, в них тут же полетели камешки, огрызки и всяческий мусор. Эрниваль взглянул на них. Двое женщин и четверо мужчин, один из которых, коротко стриженый, был на голову выше остальных и заметно крупнее, глядели себе под ноги и совсем не реагировали на происходящее вокруг. Грязное тряпьё, в которое их обрядили, было испачкано бурыми пятнами запёкшейся крови, а на их телах виднелись явные следы пыток — глубокие следы от плетей, опухшие сломанные пальцы и стёртая кандалами кожа на запястьях.
Эрниваль пригляделся и с трудом узнал в одной из заключённых послушницу, что порой видел в храме. Некогда миловидное веснушчатое лицо сделалось бледным и не выражало ничего, кроме отчаяния, а волосы цвета красного вина, которые раньше всегда были скрыты, теперь висели грязными слипшимися прядями. Из всех, кого привела стража, эта девушка выглядела самой несчастной. Не потому, что она была изувечена более других, а потому, что в её глазах ещё теплилась жизнь.
Лица остальных сломленных узников напоминали посмертную маску, не выражали ничего, кроме желания обрести покой, но глаза девушки были влажны от слёз, что тонкими струйками стекали по веснушчатым щекам. В них читалась горечь сожаления и бесконечная скорбь. У Эрниваля защемило в душе. Что же такого она могла совершить, чтобы оказаться здесь?
Ещё одним несчастным оказался послушник Рутвен. Тот самый улыбчивый русоволосый парень с выбритой полосой на голове, что довёз их до Энгатара, когда они вместе с Таринором и остальными бежали из владений Рейнаров. Теперь же от доброй улыбки на лице послушника не осталось и следа: губы его были разбиты, а волосы запачканы кровью. Эрниваль вспомнил, что Рутвен назвал свою кобылу в честь богини милосердия, и ощутил всю горечь и несправедливость происходящего. Почему, во имя Троих, этот бедняга стоит здесь с пустым взглядом? Чем он заслужил эшафот?
Кресла понемногу занимали придворные, среди которых был верховный книжник Илберн. Этот полноватый человек был явно не в восторге находиться здесь, но стойко принимал эту обязанность.
Наконец, на помосте появился его величество Эдвальд Одеринг в сопровождении нескольких гвардейцев, одного из которых, со шрамом на щеке, Эрниваль уже видел, а также Пречистая Агна, матриарх Церкви Троих. Король был облачён в цвета дома Одерингов, кроваво-красное одеяние с вышитыми золотой нитью грифонами, а его чело украшал раскинувший золотые крылья орёл, корона Энгаты. Плечи его величества покрывала роскошная мантия той же расцветки, что и остальная одежда. Матриарх же была в белом, как и всегда, разве что теперь облачение было расшито серебряными нитями, поблескивающими на солнце.
Верховный судья и глава городского совета почтительно склонили голову, а толпа рукоплескала, приветствуя правителя страны и главу Церкви. Поставив приговорённых у подножья помоста, Судьи вместе со стражей стали оттеснять людей подальше, чтобы никто в порыве попасть заключённому камнем прямо в глаз не угодил в первых лиц государства. Впрочем, желающих пополнить ряды приговорённых к сегодняшней казни не нашлось, а потому толпа покорно повиновалась и отступила от помоста на полдюжины шагов. Серые судьи же встали в стороне от эшафота. Его величество поднял руку и гомон на площади тут же стих.
— Славные жители Энгатара! Добрые люди Энгаты! — провозгласил король. — Сегодня мы вступаем в новую эпоху! Век величия и процветания! Время силы и могущества нашей страны!
По толпе прокатился одобрительный ропот.
— Взойдя на престол, я с честью принял бремя власти. Поклялся оберегать страну и её жителей до своего последнего вздоха.
Эдвальд сделал паузу, дав собравшимся на площади время на ликование, после чего продолжил:
— Мы всегда были окружены врагами. На востоке — коварные захватчики эльфы, что желают истребления рода людского! Кровожадные варвары севера разоряют прибрежные деревни, грабят и убивают путников! С юга на наши богатые земли плотоядно глядят жадные до золота торговые княжества, а пограничные леса наводнены разбойниками и лесными эльфами-дикарями. Но опаснее всех те враги, что уже среди нас.
Сказав это, король вновь замолчал. По площади прокатилось волнение. Эдвальд вновь заговорил, не дав ему перерасти в смятение:
— Мятежи и предательства тех, кто ещё вчера клялся в верности, уродуют страну, подобно глубоким шрамам. Энгата нуждается в помощи как никогда, и кто, как не всемогущие боги, способны дать нам её? Великий Тормир помогает защитить то, что нам дорого, Холар исцеляет раны тела и души, а Сильмарет даёт силы выстоять перед невзгодами, но ни один из них не даст достаточно жёсткости, чтобы сокрушать врагов без капли пощады. Чтобы одолеть как внешних врагов, так и внутренних, нам нужна сила! И сила эта — Железная рука! А потому, повинуясь великому долгу короля Энгаты, я объявляю Калантара верховным богом королевства и вверяю ему свою судьбу и судьбу страны. Храм Троих сменит название на Храм Железной руки, а прямо посередине между алтарями Трёх богов будет сооружён алтарь Калантара. Народ Энгаты по-прежнему может взывать к Троим или богам, чьи малые алтари стоят в Храме, но помните, что превыше всех теперь для нас стоит Калантар. Новая эпоха принесёт победу над врагами и процветание! Пусть Энгата стоит вечно!
Пока король говорил, по толпе прокатывался то страх, то непонимание, то недовольный ропот. Но заключительные слова были встречены отдельными одобрительными возгласами,
