– А ты в курсе, что я женат?
Красивые губы улыбаются в ответ.
– Ой, только не говори мне, что ты стал примерным семьянином. Тем более, что жена все по больницам и по больницам. А тебя и приласкать некому. Да и вообще... Жена не стена – подвинется.
– А с чего ты решила, что я из-за тебя жену двигать буду?
– Тебе самому все надоело. Я тебя знаю.
На этих словах Лиля медленно обошла стол, приблизилась ко мне, и, подтянув платье на бедрах, села мне на колени. Затем слегка коснувшись губами щеки, положила руки мне на грудь и прошептала:
– Ведь ты меня хочешь?
Я смахнул ее с колен и встал сам:
– Лиль, у меня нет проблем с женской лаской. И, если мне понадобится, то одиночество мое скрасят. Но это опять будешь не ты.
Она разозлилась. Это было понятно по сжатым в кулаки ладоням и метавшим молнии глазам.
– А я чем тебя не устраиваю?
Ее настырность меня утомила. Я уже собрался, прихватив за локоть, вытряхнуть ее в коридор, но тут раздался телефонный звонок. Я потянулся к телефону, ответил на вызов. В трубке зазвучал мужской голос:
– Сергей Владимирович?
– Да, я Вас слушаю.
– Вам надо приехать в больницу. У Дины Витальевны начались преждевременные роды...
– Что случилось?
– Вам лучше приехать.
А потом говоривший просто положил трубку. Ничего толком не сказав, не объяснив. Я понял, что действительно надо ехать. Иногда мы чувствуем, что происходят страшные вещи. И сейчас у меня было именно такое ощущение.
Я выпроводил Костромскую и поехал в больницу.
Дина
Я не думала, что будет так. Так трудно. Так страшно. Меня измотала эта беременность. И вот, казалось бы, осталось чуть-чуть. Но не было чувства облегчения. Наоборот, меня затягивала непонятная паника. И главное, я люблю этого человечка, который растет внутри меня. Я желаю ей всего самого лучшего. Да, согласно результатам узи у нас с Сергеем будет дочь. И я безумно хочу увидеть ее, взять на руки, приласкать, рассказать, как сильно я ее люблю. До этого осталось всего ничего, но мне почему-то кажется, что этого не случится никогда.
У меня весь день тянет живот. Я не знаю, как повернуться, чтобы лечь удобнее. Мне не разрешают вставать. Но сейчас, лежа, мне становится настолько тошно, что я плюю на запрет и встаю, чтобы пройтись по палате. Я хожу от стенки до стенки, и в какой-то миг живот пронзает острая боль. Так уже было несколько раз, когда начинались кровотечения. А потом я чувствую, как по ногам что-то течет. Наверное, отошли воды. Но когда смотрю на пол, то вижу, что стою в луже крови. И кровь течет по ногам. Слишком много крови. Сознание словно в тумане. Я могу только смотреть. Смотреть, как вместе с кровью из меня утекает жизнь. По каплям.
В этот момент открывается дверь в палату, заходит медсестра. Видит меня, опускает взгляд ниже на мои ноги, потом на пол, резко разворачивается и выбегает в коридор. Я слышу, как она зовет на помощь. В палату закатывают каталку, укладывают меня на нее и везут в операционную. Это я понимаю из разговора суетящегося вокруг меня персонала. А потом я слышу крик. Звенящий, заполняющий все пространство, разрывающий пустоту. И не сразу до меня доходит, что кричу я сама. А потом снова и снова. В операционной мне ставят катетер в вену и начинают вводить препараты. Какие именно не разобрать. Да и какая теперь разница?
А самое главное – я не боюсь. И уже почти не чувствую боль. Потому что она заменила собой каждую клетку моего тела. Я перестаю кричать. Бесполезно. Тьма вокруг меня сгущается, я осязаю ее на физическом уровне. И впервые думаю, что уходить не страшно.
Вот только Лена, Матвей, моя малышка, которую я уже не увижу... Как же они? Но и тут у меня нет выбора. Потому что я понимаю, что, скорее всего, это конец. Есть какая-то обреченность в метаниях врачей. Даже, наверное, бессмысленность. На меня накатывает волнами слабость. Я молюсь только о том, чтобы выжила моя малышка. Чтобы это все было не зря.
Отдать жизнь за того, кого любишь, хоть и никогда не видела. Другого пути не остается. А тьма продолжает сгущаться. И я... я поддаюсь ей. Я, которая никогда не сдавалась и боролась до последнего. Я уже сама протягиваю к ней руки. Она манит меня, обещая что-то неизведанное. То, что подарит забвение.
И на самой острой вспышке боли и отчаяния эта тьма подхватывает меня, окружает со всех сторон, утягивает за собой.
И я остаюсь в ней. Меня нет?
Сергей
Я доезжаю до роддома в рекордные сроки, еще не зная, что опоздал.
Ко мне выходит усталый врач, который начинает объяснять, что случилось. Его монотонный голос давит на мозг безысходностью.
– У Дины Витальевны началась отслойка плаценты, обильное кровотечение. Мы ее прооперировали, но во время кесарева произошла остановка сердца. Сердце удалось запустить не сразу. Дина Витальевна впала в кому. Прогнозы пока делать рано, но если она продержится пару дней, то шанс на выздоровление есть. Однако, Вы должны понимать, все индивидуально...
Я перебиваю:
– То есть она может не очнуться?
Бесцветные глаза врача смотрят безэмоционально.
– Да, так тоже может случиться. Я же сказал, сердце удалось запустить не сразу. Как это отразилось на деятельности головного мозга пока не известно.
Наверное, мужик не знает, что делали раньше с гонцами, приносившими дурные вести. Да и смысл всего разговора сводится к бесконечным – не известно, не понятно, позже.
Но у меня остался еще вопрос:
– А ребенок?
В его глазах так ничего и не появляется. Голос такой же ровный.
– С ребенком все в порядке. У Вас дочь. 51 сантиметр рост, 3200 – вес. Все показатели в норме. Через пять дней сможете забрать ребенка домой.
– Домой я должен был забрать двух.
– Сергей Владимирович, это жизнь. Беременность протекала сложно…
Он собирается снова удариться в дебри медицины. А я не хочу. Дома дети ждут маму. Что я им скажу? И как такое сказать? А еще новорожденная дочка... Ребенку нужна мать. Так заведено. И ее никто не заменит.
Но Дина пока домой не вернется. Если вернется вообще...
– Я жену могу увидеть?
В этот момент врач вызывает у меня невольное уважение. Он знает, кто перед ним. Понимает, что я могу создать проблемы. Но не идет по пути наименьшего сопротивления.
– Нет, – звучит твердо, безапелляционно, – Она в реанимации. А это не проходной двор. Любой внешний фактор может осложнить ее состояние. Мы сделали все возможное и невозможное. А теперь остается только ждать.
Можно, конечно, свистнуть охрану и все равно пройти, но я и так наворотил дел. От того, что я ворвусь в реанимацию, боль в грудной клетке вряд ли отпустит, скорее усилится. Но я все равно перетряхну больницу, и, если это врачебная ошибка, я им не завидую.
