Сидя в лодочном ангаре и глядя на пришвартованную моторную лодку, она размышляла о том, взял бы Артур ее с собой, если б она попросила. Он всегда был с ней дружелюбен. Но шанс невелик. Шкипер не осмелился бы пойти против Хоффмана… Эллен бросила взгляд на лестницу, ведущую к ангару. Там вот-вот должен появиться Артур.
Тут она приняла мгновенное решение. Подтянула моторку, прыгнула внутрь, пробралась в длинную узкую рубку и заползла как можно ближе к носу. Скорчившись, как зародыш, она лежала, слушая волны, ударявшие в борта лодки.
Через несколько минут Эллен услышала шаги на лестнице и почувствовала рывок, когда Артур потянул за причальный канат и взошел на борт. Лодка закачалась — и тут же в рубку была брошена почтовая сумка. Повезло, что это было единственным грузом, который он сегодня взял. Ей не хотелось бы делить тесное пространство с массой канистр со спиртом. Но такой груз в дневное время он с собой не брал.
Взревел мотор, и лодка начала вибрировать. Выхлопные газы проникли в рубку, и Эллен зажала рот и нос. Потом мотор, фыркнув, заглох, и Артуру пришлось заводить его снова. Шум мотора нарастал, затихал, снова нарастал и затихал. Артур выругался. Мотор страшно взревел, но с места они не сдвинулись. Казалось, Эллен задохнется от газов. Ей пришлось откашляться; к счастью, звук мотора заглушил эти звуки.
Теперь все наладится. Через секунду Артур вырулит из заполненного выхлопными газами лодочного ангара, и они окажутся на чистом морском воздухе. А после, попрыгав по волнам, как по кочкам, шкипер протянет руку за почтовой сумкой и покинет лодку; она же вылезет из своего неудобного укрытия и окажется в Гётеборге.
Но, посреди приступа кашля, мотор вдруг снова заглох. Эллен пыталась сдержать себя, но ничего не вышло. Ее легкие громко пытались освободиться от ядовитого дыма.
Тут она почувствовала, как крепкие руки схватили ее и вытащили на сиденье.
— Ты чего? С ума сошла? — рявкнул Артур.
В тусклом свете из щелей в стене она разглядела его лицо. Оно было напряженным — и выражало презрение. Это был совсем не тот Артур, веселый, озорной молодой человек, которого она видела раньше. Эллен считала Артура и Иона единственными приличными мужчинами на острове. А теперь оба они отвернулись от нее…
— Артур… пожалуйста, возьми меня… в город, — выдавила она из себя в промежутках между спазмами.
— Идиотка. — Он фыркнул. — Вылезай отсюда сейчас же, чтобы я мог наконец отплыть.
Эллен сидела на скамье, куда он ее вытащил.
— Пожалуйста, Артур! — снова попросила она.
Поискала письмо под блузкой, но прежде чем ей удалось его достать, он схватил ее и посадил на борт. Держа одной рукой лодку, другой отпихнул ее.
— Пошла вон! Сейчас же!
Эллен споткнулась на каменной платформе, вынула письмо и протянула шкиперу.
— Отправь его.
С подозрением взглянув на конверт, Артур не взял его.
— Я твои письма больше не отправляю.
— Прошу тебя! — Она подалась к нему и помахала конвертом.
Резким движением Артур схватил его и положил в карман кителя.
— Пусть пока полежит, — сказал он. — Возможно, на него захочет взглянуть шеф.
— Нет! — в ужасе завопила Эллен. — Не отдавай его Хоффману!
— Посмотрим.
На этот раз мотор завелся сразу. Артур не торопясь вывел лодку из ангара и сквозь арку. Эллен услыхала, как взревел мотор, и лодка умчалась, а в ангар ворвались волны и с шумом разбились о каменные стены.
* * *
— Железные клетки, — произнес Хоффман. — Я уже рассказывал о них?
Он сидел в кожаном кресле, накинув на плечи плед. Хотя оба окна были открыты, вся комната пропахла рвотой. Может быть, накануне вечером он выпил слишком много вина или коньяка… Под глазами у него красовались темные круги.
— Нет, не думаю, что вы о них упоминали, — ответила Эллен.
— Это было после крыс, — пояснил он. — Я говорил про крыс?
— Да, о них вы рассказывали вчера.
— Я ничего не помню о том, что было между крысами и железными клетками, — пробормотал Хоффман. — Они сказали, что там, внизу, я обезумел.
Эллен заметила, что он перешел к рассказу от первого лица.
Хоффман надолго замолк, глубоко и шумно дыша, и она подумала, уж не заснул ли он.
Но вскоре послышался его голос. Он говорил медленно и с остановками, словно во сне.
— После тьмы, грязи и крыс наступил новый ад, белый и чистый. В огромном зале с множеством мужчин, одетых в белые ночные рубашки и лежащих в кроватях, вокруг которых высились выкрашенные белой краской железные клетки, прикрученные к полу. Одни лежали как мертвые, другие кричали и бились в решетки клеток. Врачи шли по натертому до блеска полу между клетками и говорили о нас, но никогда с нами. Клетки отпирались, лишь когда нам надо было мыться. Но это означало не гигиену, а пытку. Моим единственным желанием было умереть. Однако когда я пытался покончить с собой, перестав есть, они связали меня, засунули в горло шланг и ввели молочную смесь. Сам я заставил многих людей мучиться, но при этом позволял своим жертвам умереть. Часто быстро. Иногда медленно. В конце концов они умирали. Но заключенные и пациенты психушек не должны умирать. Их мучают — но оставляют в живых. Чтобы топить их, а потом приводить в себя затрещинами и инъекциями; чтобы запирать в отвратительных комнатушках, и они теряют там разум, лишенные возможности получить свободу через смерть. Если б санитаров и врачей судили по тем же законам, что и остальных, все они оказались бы за решеткой…
Печатая, Эллен думала о письме, которое забрал Артур. Не утихла ли его злость, пока он плыл вчера в город? Опустил ли он письмо в почтовый ящик? Артур казался порядочным человеком…
Хоффман говорил, а в комнате становилось все темнее и холоднее.
Эллен знала, что часто делает ошибки. «Соберись, — сказала она себе. — В печатании твое спасение. Надо продолжать, пока не приедет полиция. Как у Шехерезады в «Тысяче и одной ночи». С той лишь разницей, что сказку рассказываешь не ты».
— Извините, что прерываю, — сказала она еще через полчаса, — но нельзя ли зажечь лампу? Мне почти не видно клавиши.
Хоффман, вздрогнув, посмотрел на нее, словно забыл, что она находится в комнате.
— Конечно, мне следовало об этом подумать…
Он тяжело поднялся, подошел к письменному столу, неся на плечах плед, словно мантию, и неловкими движениями зажег керосиновую лампу.
— Так лучше? Ты не мерзнешь?
Он снял с себя плед и укутал им плечи Эллен. В теплую ткань впитался затхлый запах немытого мужского тела, и девушка вздрогнула.
— Спасибо, но мне не холодно, — сказала она, сняла плед и отдала обратно, заметив при этом, что его рубашка грязная и мятая, как будто он в ней спал.
