— Все они пьют… хлещут даже, смолоду вон… — сердилась на мужиков бабушка, — ничё… тут все свои, место свое. Поможем, если что… ты спрашивай меня. Талка судит тебя, да мы ей рот заткнули. Не робей, девка…
— Работы по специальности в городе ты не найдешь, — объясняла мне одногруппница Даша Памфилова, — но я спрошу в районе… слышала краем уха. Только придется или жить там, или мотаться, высыпаясь в дороге.
— У меня дочка… маленькая, — объяснила я.
— Садик. Не знаю, Ксюха… ищи другое — нянькой, официанткой…
— Ладно… разберемся.
Разберемся. А пока я отдыхала — физически и душой тоже. Часто ходили с Янкой на осеннюю речку, заворожено смотрели, как проплывают листочки… Качались на качелях, купили велосипед, похожий на тот — белый. Передвигаться стало удобнее. Готовили кушать, отсыпались, я стала на учет по беременности.
Вечером часто засиживалась одна, сидела у окна — из него видно было почти облетевшие макушки деревьев и высокие новостройки вдали, в новом, современном микрорайоне. Скоро станет холодно, велосипед спрячем до весны… Я решила учиться вождению и может быть (сориентируюсь потом по ощущениям) купить потом недорогую подержанную машину. Но вначале устрою Яну в садик — когда исполнится три года.
Маринка пошла на поправку, но связи с ней пока не было. Вадим сам не звонил нам, это делала я — подробно рассказывала о Янке, но без этого уже… без интимностей — как она отвыкает от «маленькая моя бедненькая», как сама уносит горшок, рвется его мыть… Он скупо благодарил меня и прощался, позвав к скайпу дочку.
А мне было нормально… мне уже было спокойно и хорошо.
Глава 21
В январе целыми неделями стояли ясные, морозные дни. На днях ждали теплого южного или юго-западного ветра. Зимой они несут на себе сильные снегопады и метели. Выше по карте, на самом севере и в горах все уже завалило глубочайшими снегами. На Тельпосском хребте… или Тэл-Поз-Изом, как называют его коми, гуляли страшные ветра, там метелей всегда было больше, чем в наших предгорьях.
Я теперь знала эти и многие другие тонкости, потому что имела отношение к небольшому туристическому бизнесу. Создали его сами и почти с нуля Саша, его друг Михаил — смурной бородатый мужчина тридцати трех лет, я и Марина.
В начале ноября она позвонила мне сама, извинилась за то, что не выходила на связь и попросилась погостить какое-то время:
— Может и одним днем обернусь, Ксюша. Решим… определимся на месте. Разговор не телефонный. Что тебе привезти, заказывай, — по-деловому предложила она.
— Раньше подала бы целый список, — заулыбалась я, — а сейчас в совершенстве освоила доставку через интернет. Приедешь — расскажу. Жду, Маринка…
Встречал ее по моей просьбе Саня. К этому времени мы с ним сдружились и получилось это как-то просто и естественно. Наверное, мне не хватало общения со сверстниками — пару раз встречала кого-то из одноклассников на улице, но, кроме школьных воспоминаний, темы для разговоров находились трудно. А Саня стал заходить — нашел в нас с дочкой благодарных слушателей. Обмолвился как-то о том, чем занимается и я захотела подробностей, стало любопытно.
Он с другом водил туристические группы по Северному Уралу. Еще в детстве прошел его со своим отцом вдоль и поперек. Потом отец покалечил ногу, не смог больше работать проводником и стал пить, попал под машину… Сашина мать снова вышла замуж и у него появился отчим — неплохой человек, но Саня старался бывать дома реже, потом ушел в армию, а после нее стал так же водить группы, как когда-то отец, заключив договор с Пермским турагентством.
Его рассказы завораживали и околдовывали, как северные сказки. Казалось, если бы не Яна и не растущий живот, то сорвалась бы и тоже ушла в горы, как те крысы за дудочкой. Иногда я подкармливала Сашку вкусняшками, а он за это рассказывал, рассказывал… Про дневные переходы в сильный мороз, когда световой день всего шесть-семь часов, и про устройство лагеря на ночь после захода солнца, когда на темном небе уже зажигаются яркие звезды… Мерцающий свет их слабо освещает леса, а когда поднимается луна, тайга озаряется ярким голубым светом и даже снег начинает светиться фосфорическим блеском…
О том, как много маленьких охотничьих избушек с крохотными окошками разбросано в глубине таежных лесов, иногда за сотню километров от ближайшего жилья. В Печорском крае их называют керками… И что может быть приятнее, чем дойти к ночи к такой избе — не нужно ставить палатку и готовиться к холодной ночевке, потому что в такой избушке всегда найдутся наколотые дрова, спички, соль, лежанки для сна, а иногда и простые продукты, подвешенные под потолком. Грубый стол, нары, светильник… в печке-буржуйке весело затрещат дрова, станет тепло, а на столе появится горячий чай, а потом и ужин… Эти избушки никогда не закрывают на замок, а на деревьях даже делаются особые затесы, указывая к ним дорогу.
— Это еще не все, Ксюха. Мы не просто водим людей взглянуть на горные красоты. Возвращаются они уже другими — с понятием, — по-своему объяснял мне суть своей работы Саня, — чувство это… радости от заботы о незнакомых людях, с которыми ты никогда и не встретишься. Заведено так — пользуйся в избе всем, но с собой оттуда ничего не уноси, а уходя, заготовь дрова и главное — оставь спички для другого. Ну это понятно… есть еще помощь в пути тем, кто слабее, и когда держишься наперекор своему характеру, а от зверской усталости тянет сорваться на какую-нибудь бестолочь. Ну и красота само собой… она делает людей и понятливее, и мягче. Батя мой так говорил… — вздыхал он, забывая о чае и выпечке и вдохновенно заглядывая мне в глаза:
— А совсем хорошо идти в лунную ночь по заснеженной реке. Снег такой… ровной белой пеленой, и он отражает, кажется, даже свет звезд, а не только луны… ночного неба. Полоса реки видна далеко вперед, лес по берегам темной стеной, а мороз к ночи все крепчает. Тишина такая! Только шорох лыж и тяжелое дыхание из глоток. Лед еще трескается от сильного мороза — гулко так… или дерево в тайге. Мерзнут руки, щеки, нос… хочется скорее в избу, погреться у печки, напиться чая и упасть, наконец, и уснуть.
— Да ты настоящий поэт, Саня, — будто просыпалась я, очарованная его рассказом. Даже Янка затихала, сидя на ковре на полу и внимательно глядя на парня круглыми глазенками.
— И поэтами оттуда возвращаются, Ксюха — иначе никак. Сильно там все — на рывке, на последних силах проживаешь эти дни и переосмысливается многое, и сама жизнь понимается иначе, — вздыхал Саня.
— А что так невесело тогда? — осторожно интересовалась я.
— Не проживешь этим и семью не прокормишь — на ставке-то, как я, — коротко резюмировал он, — пока молодой — погуляю, а потом, как ни крути, нужно идти на завод. Тошно…
— Понимаю…
У Саниного отчима была «Нива» нового образца — нестарая еще машина с хорошо работающей печкой. На ней он и встретил Маринку, поднес на этаж ее вещи и сразу прошел к себе, не сказав мне ни слова, только растерянно кивнув из-за ее плеча. А я потянула подругу через порог и обняла:
