саранча бы обзавидовалась. Молодые растущие организмы требовали нормально пожрать.
И под конец мероприятия, когда за окнами уже нормально так посветлело, в комнату просочился незаметный человек и протянул мне бумажный пакет.
— Мне? — не понял я.
— Да, — коротко кивнул слуга.
— А что там? — спросил я, не слишком торопясь принимать подозрительные конверты без подписи.
— Не могу знать, — отрапортовал посыльный.
— Я тогда лучше верну, — честно ответил я, и Иван не выдержал:
— Да бери уже, это личные вещи с Лубянки подъехали.
— О…
Я быстро разодрал бумагу и извлек мобильный телефон. У бедолаги батарея держалась на последней ниточке и немудрено: на экране была куча пропущенных от Василисы.
— Ты чего так довольно лыбишься? — спросил Иван, наблюдая за мной.
— Корсакова звонила, — пояснил я. — Волновалась, наверное.
— Ну еще бы! Только жених появился и сразу пропал, — хмыкнул цесаревич.
— А она, случайно, не твоя тайная сестра? — с подозрением спросил я, покосившись на Ивана.
— Была бы моя сестра — я бы тебе руки поломал еще при первых поползновениях, — доверительным тоном сообщил наследник Российской империи.
— Логично… — пробормотал я. — Едем?
— Едем!
Том 2
Глава 3
Императорский Московский Университет, медицинский корпус
Ольга Орлова листала файлы на компьютере, равнодушно пробегая глазами по табличкам. Взгляд привычно отмечал референсные значения, палец размеренно клацал по мышке, файлы менялись.
Это была рутинная, можно сказать, сугубо механическая работа, которую стоило бы поручить какому-нибудь аспирантику. Но Орлова всегда выполняла проверку анализов инициированных студентов самостоятельно по разным причинам. Во-первых, потому что это было медитативное занятие, напоминающее ей о том, что она молодец и новое поколение магов удалось на славу. А во-вторых, они никогда бы не доверила это ответственное занятие никому, кроме себя. Мало разобрать бумажки на кучки, необходимо еще и правильно соотнести одно с другим.
Мышка мягко клацала, таблички сменялись, рабочий день подходил к концу.
Мог бы подойти.
Женщина вздохнула, подперев щеку рукой и рассматривая файлик на экране. Все в нем было прилично, даже слишком прилично с учетом процедуры инициации. И глаз бы никогда ни за что не зацепился, если бы только женщина не знала — тут нужно каждую цифру рассмотреть под микроскопом.
Рука потянулась к телефонной трубке, но замерла не дотянувшись.
Стоит ли звонить?
Во всех анализах парня были идеальные показатели, и если бы не вторая страничка, которую вздрюченные медбратья изволили приложить на всякий случай от греха и гнева начальницы подальше, то даже Ольга бы ничего не заметила.
На той страничке были графики датчиков с самой инициации и немного после. Орлова уже однажды видела такое. Это было феноменально, очень перспективно и, к сожалению, быстро превратилось из триумфа в поминки.
Этого парня можно разогнать в космос, если делать все очень и очень быстро, наплевав на все рекомендации Минздрава, логику и инстинкты самосохранения.
И на клятву медика, и на клятву педагога.
Ольга потерла виски. Встала, прошлась по кабинету. Открыла верхний ящик стола, в котором лежал старый-старый портсигар с единственной папиросой внутри. Достала портсигар, открыла его, понюхала. Бумага папиросы давным-давно пожелтела, запах табака стал слабым, но все равно пах по-особенному. По родному.
Женщина захлопнула портсигар, убрала его обратно и закрыла ящик стола.
Подошла к окну, выглянула во двор.
Сгущались сумерки и на территории уже начали загораться первые фонари. Если присмотреться, то сквозь пожелтевшую листву можно было рассмотреть полигон, на котором все еще кто-то упражнялся.
Она могла сделать вид, что ничего не видела. И никто и никогда бы не узнал об этом, потому что здесь нет такого человека, который бы мог схватить ее за руку в этом вопросе. А где есть — те никогда не столкнуться с этими бумагами.
Она бы могла сделать вид, да.
Но не стала.
Орлова отвернулась от окна, подняла со стола мобильник и, выбрав имя в списке контактов, ткнула в вызов. Абонент ответил почти сразу.
— Дима, мне нужно кое-что тебе показать, — произнесла Ольга. — Это на счет Мирного.
Императорский Московский Университет, Александр Мирный
— Вас где носило⁈ — накинулась на нас Василиса.
Это было даже забавно, учитывая разницу в росте: она стояла, уперев руки в бока, и очень грозно смотрела на нас обоих. Когда переводила взгляд с одного на другого, волосы, убранные в высокий хвост, нервно колыхались туда-сюда. Выглядело так, словно домашняя кошечка решила изобразить из себя дикого тигра и стояла, нервно дергая пушистым хвостом.
Очень умилительно, в общем.
Я сделал плавный шаг к девчонке и сцапал ее в объятия, одной рукой прижав к себе:
— Ты такая милая, когда сердишься.
Василиса сердито засопела и легонько стукнула меня кулачком по груди.
— Я серьезно! — сказала девушка, запрокинув голову и смотря на меня широко распахнутыми зелеными глазами.
— Я тоже совершенно серьезен.
Тонкая полоска голой кожи между спортивными штанами и топом жгла мою ладонь, хотелось закинуть девчонку на плечо и отволочь… Куда-нибудь, короче, отволочь.
— Я вам не мешаю? — совсем рядом раздался голос Разумовского.
Василиса вспыхнула, а я со вздохом выпустил девушку.
— Четыре круга бегом марш! — рявкнул тренер.
— Нам-то на кой? — искренне возмутился Новиков.
— Для профилактики, — Дмитрий Евгеньевич выразительно посмотрел на нас и добавил: — курения.
Цесаревич нервно дернул щекой, а я хмыкнул.
Ну да, бывших офицеров не бывает, а в стенах университета кто-то должен присматривать за неспокойным наследничком. На ректора, как я понимаю, надежды особо нет в этом вопросе — уж слишком ухоженный у него кабинет. Не удивлюсь, что ректор, продолжая старые добрые студенческие традиции, попустительствует революционно настроенной молодежи.
— Какого курения? — не поняла Василиса. — Мы же не курим!
— Не курим, — тут же кивнул Иван. — Курильня сломалась.
И мы с ним вдвоем заржали.
— Бегом, живо! — рявкнул тренер.
Пришлось бежать…
После бега Разумовский традиционно выдал Василисе набор упражнений начинающего атлета, Ивану — упражнение смешанной техники воды и льда, а на меня долго и задумчиво смотрел.
— Вообще по программе я должен тоже дать тебе смешанную технику, — произнес он, наконец, приняв решение. — Но учитывая, кхм, все, думаю, можно переходить к следующему этапу.
— Пар? — догадался я.
— Пар, — согласился тренер.
Разумовский отошел от меня на несколько шагов и создал шар воды, размером с мяч для тенниса. Водяная сфера красиво отражала солнечный свет, но спустя полминуты начала дрожать, пузыриться и… Парить.
— Самый простой способ перехода из одного состояния в другое, — произнес Разумовский, когда шар перед ним в одно мгновение лопнул, целиком обратившись в пар, чтобы тут же рассеяться на ветру. — Нагревание. При определенных условиях можно испарять и лед, конечно. Но практического применения почти нет, а магические энергозатраты несопоставимо большие. Итак, твое задание на сегодня — вскипятить шар воды до состояния пара. Справишься — можно будет открывать следующую стихию. Работай.
Работать было сложно. Четыре круга по полигону меня, конечно, сначала взбодрили, но потом пришел ожидаемый откат. Слишком насыщенная жизнь у меня последнее время, и даже молодому организму требуется перекур от таких веселых приключений. Поэтому вместо того, чтобы кипятиться, водяной шар у меня взрывался, раз за разом окатывая холодной водой.
Иван смотрел на меня с любопытством, Василиса — с сочувствием, а Разумовский — с недовольством.
— Нагревание, Мирный. Нагревание, а не деление на части.
Я испытывал некоторое раздражение, но в основном не от того, что техника не получается, а от того, что мокрая казенная рубашка липнет к телу. Учитывая сентябрь на дворе, ощущения были ниже среднего.
В общем, к концу тренировки я был весь мокрый, злой и замерз, как цуцик.
— Мда, — прокомментировал Разумовский результат занятия, — переоценил я тебя, прямо скажем.
Хотелось отправить тренера с его ожиданиями по общеизвестному адресу, но ругань требовала сил, а я сейчас был сосредоточен в основном на том, чтобы зубы не начали стучать.
— Мирный, ну это же элементарное упражнение, — продолжал тренер, — ну ты что, чайник никогда в жизни не видел?
Я прикрыл глаза, каждой клеточкой кожи ощущая тяжелую, холодную ткань. Чайник у меня перед глазами не возникал, зато возник отцовский дом, где рядом с баней были натянуты веревки для белья. Мать бухтела, что их натянули слишком высоко, и кто натягивал — тот пусть и вешает, задорно лаял алабай, от бани по-черному пахло дымком. Простыни в цветочек весело трепыхались на ветру, хлопая краями, точно птицы крыльями, и под
