Книга Киммерийский аркан - Михаил Боровых

Не прошло и десяти дней с момента исчезновения Карраса и его войска, как оно вновь возникло под стенами Гхора. В этот раз увеличившись почти втрое. Перед собой гордые степняки гнали толпу испуганных, измученных людей. То были аваханы, взятые ими в плен.

Каррас не ставил этих людей себе на службу, не давал им десятников, не требовал присяги. Ему не нужно было столько воинов-аваханов. Пленных, среди которых были и старики, и дети, и слабосильные, и убогие, не делая различий между ними, гнали вперед. Гнали на стены Гхора.

Они пробовали бежать, на бегущих били стрелами не знающие промаха степные всадники. Тех, кто не успел уйти далеко, ловили арканами, тащили по земле, заставляли встать и снова сбивали с ног.

Рослые киммерийцы, с ног до головы, покрытые пылью и кровью, длинными плетьми, как скот, гнали вперед стонущих от ужаса и мучений людей.

В ночь перед выступлением на Гхор, Каррас говорил со своими военачальниками. Дагдамм молчал, не возражал и не поддерживал отца. Самое удивительное, что он увидел — Фелан, Перт и даже шрамолицый Гварн посмели возражать кагану, осуждали его замысел. Больше всех бушевал Перт, все время взывавший к памяти отца Карраса, великого Конана.

— В такой победе не будет чести! — несколько раз воскликнул похожий на волка вождь киммерийцев Озерного Края.

— Зато это будет победа, ради которой прольется мало киммерийской крови! — отвечал Каррас.

— Твой отец никогда не поступил бы так! — стоял на своем Перт.

— О да, мой отец поступил бы иначе. На белом коне выехал бы он под стены Гхора и предложил бы узурпатору Бузахуру решить все поединком. Но я не мой отец, я знаю, что ответит мне Бузахур. Я обращусь со словами к жителям Гхора, но не к человеку, беззаконно занявшему трон, который принадлежит нашему сыну Кериму!

В голосе Карраса звучала странная убежденность в своих словах.

— И все же такой способ ведения войны противен законам чести. — не хотел уступать Перт. — Так овевать — оскорблять богов!

— Богов? Оскорблять богов? Ты думаешь, уважаемый дядя, что если бы Бузахур не прогневал богов своими преступлениями, то боги позволили бы мне одержать над ним победу?

Перт не нашелся что ответить.

Дагдамм отметил что в речах отца, который обычно не считал, что свою волю надо обосновывать опорой на божественные послания, в последнее время слишком часто стали упоминаться боги. Стареет и ищет опоры в вере? Или это что-то другое?

Сам Дагдам не жалел согнанных аваханов. Но не жалел в силу привычки, в силу воспитанного в себе жестокосердия. А Каррас нашел обоснования своей жестокости в воле Неба. Это разные вещи.

Жестокость замысла Карраса была такой, что превышала все виденное закаленными воинами Ормузда. У его союзников-аваханов, вольных и невольных, сердце обливалось кровью при виде страданий единоверцев и соплеменников. Но чтобы они не подняли бунт, не бросили на выручку несчастным, среди которых были, быть может, их родственники, Каррас в тыл аваханам поставил безжалостных афгалов во главе с одноглазым Гулямом. Гулям и его воины нарочно на виду у аваханов точили сабли, чтобы показать аваханам, что будет, если они ослушаются приказа великого кагана.

В облаке пыли катилась на Гхор человеческая волна, впереди которой шли безоружные пленники.

Лишь у самых стен, на расстоянии полета стрелы, взревели трубы, и остановилась толпа.

Каррас на злобном, грызущем удила жеребце выехал вперед. Вскоре к нему присоединился Керим, а потом и Дагдамм. С ними был священник из храма Ормузда, человек с необыкновенно зычным и благозвучным голосом. Каррас, конечно, и сам умел перекричать бурю, но языком аваханов почти не владел. К тому же Керим убедил его, что слова из уст священника вернее достигнут сердец горожан.

— Люди Гхора! — провозгласил Каррас. — Знайте, что я воюю не с вами, не с народом аваханов, а с узурпатором Бузахуром, который незаконно захватил трон, который по праву принадлежит моему названному сыну, Кериму. — Каррас простер могучую руку в сторону Керима, который был одет в свои лучшие доспехи, поверх которых накинул шитый золото плащ и смотрелся просто великолепно. В сравнении с ним царь степных варваров казался бедным, одетым не лучше простого лучника. Зато в коренастой фигуре степняка чувствовалась сила, которой статному Кериму, пожалуй, недоставало. И речь шла не о телесной силе. Каррас вел себя как прирожденный властелин. Керим — как почтительный сын. — Отдайте мне головы Бузахура и его семьи, примите власть моего названного сына, и не прольется больше ни одной капли крови. В этом я клянусь Вечным Синим Небом. Знайте, люди Гхора, что великий каган двух слов не говорит.

По рядом столпившихся на стенах воинов прокатился ропот. Они не приняли на веру каждое слово Карраса. Но поверить ему был соблазн. Никто не хотел умирать в проигранной битве.

Но в ответ Каррас услышал звонкий голос эмира Бузахура. Бузахур сам поднялся на стену, высокий и стройный, темнолицый, с большими черными глазами, похожий на вендийца.

— Эй, варварский царек, возомнивший себя сильнее избранного Ормуздом эмира Афгулистана! Вот тебе мое предложение. Уходи из-под стен Гхора, и уведи своих людей! И тогда я не убью тебя. А иначе у меня найдется стрела для каждого воина из твоей орды!

В подтверждение своих слов Бузахур поднял тугой лук и пустил стрелу. Каррас припал к спине коня, и стрела не причинила ему никакого вреда, но вонзилась в бок коня, на котором восседал священник. Конь встал на дыбы и сбросил седока.

Кто-то засмеялся, кто-то в ужасе ахнул. Керим пустыми глазами посмотрел на закаменевшее лицо киммерийского кагана.

— Сын. — обратился он к Дагдамму, а не к Кериму. — пусть начнется приступ.

Дагдамм ударил коня пятками, и с гиком поскакал назад, на ходу выкрикивая команды.

Киммерийцы подняли бичи и обрушили их на спины пленных аваханов.

Приступ начался.

Стеная от ужаса, вперед хлынули пленные аваханы. Оружия им никто не дал, но они несли с собой мешки с песком, вязанки хвороста, еще какие-то громоздкие вещи. Это были не щиты для самих пленников. Да, пучки прутьев могли защитить от стрел, но надо было дойти с ними до сухого рва, опоясывавшего город, и бросить туда.

Если несчастный успевал сделать это, не будучи пронзенным стрелой, то ему руки давали следующий тюк или мешок. Они гибли один за другим, но смерть от киммерийского меча была ближе, чем смерть от летящей со стороны крепости стрелы, и люди вновь и вновь бросались ко рву.

Со стен полетели стрелы, а когда они подошли ближе, то