– Я размышлял, – после вина и нескольких затяжек трубкой Терлейна потянуло пофилософствовать, – о применении возможностей литературного иносказания. Нет, моя мысль не требует особого подкрепления. Помните, какую песню пели сирены, каким именем назвался Ахиллес, скрываясь среди женщин? Хоть загадки и внушают ужас, они разрешимы? Кстати, вы заметили, что Джудит Бриксгем – чертовски привлекательная женщина?
– Слушайте вы, старый развратник…
– Я не старый развратник, – с достоинством возразил Терлейн. – Мне пятьдесят; ей тридцать один. Мои чувства к ней можно назвать отеческими. Вот так. Мне просто тяжело видеть, как она тратит свою жизнь на высокомерного педанта доктора и на симпатичного, но бесхребетного охотника на слонов. Я уже седею; однажды я сказал себе, что, раз уж мои молодые годы позади, пора перестать интересоваться тем, что в нашем целомудренном веке носит название Этого. Но вот что я вам скажу: если бы Джудит хоть раз посмотрела на меня так, как она смотрела на Карстерса, когда он укололся дротиком, я думаю, вы могли бы увидеть меня танцующим румбу посреди гарвардской площади, а из карманов у меня бы торчали две бутылки шампанского. – Он машинально затянулся. – Ну ладно! Давайте посмотрим, удастся ли мне заронить вам в голову парочку идей по поводу обоих убийств.
– Я постоянно черпаю у вас идеи. Но продолжайте.
– Вы пытаетесь понять, каким образом был убит Ральф Бендер. Хорошо. Почему бы не взглянуть на проблему с литературной точки зрения?
– Эй! – воскликнул Г. М. – Слушайте, док. Вам или нужно срочно выпить, или вы уже перебрали. Что вы имеете в виду под литературной точкой зрения?
– А вот что. По вашим словам, Гай Бриксгем стоял снаружи под окном и через ставни видел, как умер Бендер. Вы утверждаете, что он не видел убийцы, но по каким-то признакам смог потом установить его личность. Далее. Знаком вам основной принцип литературного описания? На примере он выглядит так: вот вы входите в комнату; что немедленно бросается вам в глаза, что привлекает внимание? Возможно, вещь или группа вещей, цвет, предмет мебели, освещение – все, что угодно. Именно это будет сердцевиной живого описания… Теперь вопрос: когда Гай Бриксгем заглядывал сквозь ставню, что он видел? Ведь его поле зрения было ограничено. Он мог видеть только небольшую часть комнаты. Яд подействовал на Бендера, когда он находился в месте, доступном обозрению Гая. Итак, – заключил Терлейн, весьма довольный плавным течением своей речи, – давайте посмотрим там.
Г. М. положил карандаш.
– Неплохо, – кивнул он. – Гм. Давайте подумаем. Я не был возле того окна снаружи. Но я стоял спиной к нему. Со своего места я вижу… Ага! Вот кто нам нужен. – Он прервал работу мысли и показал в окно на Мастерса, спешащего юркнуть в двери клуба, чтобы спастись от дождя. – Он был снаружи. Он нам все скажет.
Когда Мастерс вошел, все карикатуры уже были перевернуты рисунками вниз. Старший инспектор вцепился в идею, как голодный пес в мясо.
– Вы имеете в виду, сэр, – он потер подбородок, – какое действие показало ему, каким образом было совершено преступление, и тем самым вывело его на убийцу? Следовательно, то, что он видел, прямо указывает на убийцу. И конечно, мы принимаем за аксиому, что убийцы не было в комнате?
– Мы должны принять это за аксиому, – сказал Терлейн. – Иначе у нас не окажется ни одного подозреваемого. Давайте сначала очертим место действия. Вы стоите снаружи и смотрите через ставню, которая ограничивает ваше поле зрения. Что вы видите?
Мастерс немного помолчат, вспоминая. Он двинул рукой влево, вправо, затем сжат кулак.
– Чертовски мало! Ну ладно. Прямой коридор – он, правда, расширяется, но совсем немного – к двери напротив. Кровать слева не видна; камин справа тоже не виден, как и туалетный столик. Кроме двери, вы видите полоску ковра и… Погодите-ка! После того как вы привели Бендера в комнату, что он делал в ней?
– Он придвинул себе кресло и сел, – ответил Г. М. – Кресло, подписанное «месье де Париж», то, что мы разобрали. Оно находилось на том конце стола – если, конечно, у круглого стола может быть конец, – который примыкает к окну. Когда мы нашли Бендера, кресло стояло на том же самом месте. Оно было только развернуто лицом к столу и отодвинуто дальше от него. – В тусклых глазах Г. М. появился слабый блеск. – Думай дальше, сынок!
Старший инспектор кивнул:
– Именно так. Через ставню можно было увидеть только кресло и небольшую часть стола. Дверь, ковер, кресло, часть стола. Больше ничего.
– Причина его смерти, – сказал Терлейн, все больше воодушевляясь, – должна была находиться в данных пределах. Оставаясь в поле зрения Гая, Бендер мог перемещаться только по прямой – либо к окну, либо к двери… Тупик, – разочарованно добавил он, – во всех смыслах. Вы же все уже проверили и не обнаружили ничего подозрительного. Кресло, стул, даже ковер, дверь и ставни.
– Верно, – сказал Мастерс, но тут же возразил: – Однако действительно важным является следующее: что именно навело Гая на след убийцы? Ведь во «вдовьей комнате» прежде никто не бывал, кроме него самого? И еще! Что бы Бендер ни сделал, это должно было быть что-то очень простое, что могло дать Гаю ключ. Хм. Я имею в виду, сэр, что он не мог просто сидеть и смотреть перед собой. Он совершил какое-то действие. Оно должно поражать, как… удар в челюсть или…
И тут случилась вещь, чуть не вызвавшая скандал в «Диоген-клубе» и давшая его секретарю повод подать прошение об исключении Г. М. из его членов. Сказать, что он в голос выругался, – значит солгать. Он произнес совершенно нейтральное слово, не принадлежащее к арсеналу его обычных словечек, от которых его машинистки разлетались, как опавшие листья от ветра. Тем не менее к их столику подошел смотритель зала, чтобы узнать, что происходит.
– Мозоли! – сказал Г. М., вскочив из-за стола. Его последующие слова были столь же невразумительны, по крайней мере для Терлейна. – Вот в чем секрет! Но кое о чем он умолчал! Кровь в раковине. Суровая необходимость. И особенно куриный суп… Джентльмены, я тупица. Я идиот. Если у меня когда-нибудь случится приступ высокомерия, просто шепните мне: «Мозоли». Увидите, как быстро я приду в себя. Нет, Мастерс, ничего я вам не скажу. Утром вы прошлись по поводу мозолей, и, ад меня побери, я собираюсь вам отплатить! О-хо-хо!
Мастерс снова сел.
– Не знаю, о чем вы там думаете, сэр, – он вздохнул, – но я уже привык, что сразу вы ничего не рассказываете. Ноя уверен, что у вас перед глазами – истина. – Он улыбнулся. – И поэтому я могу успокоиться. Не стану ничего выпытывать. Так невежливо. Но хочу обратить ваше внимание: сейчас уже за полтретьего, а мы обещали к четырем быть на Керзон-стрит. Может, нам пора?
– Вы правы. Но сначала я хочу позвонить. Как назывался отель, в котором жил Бендер? Не спрашивай, зачем мне он.
– «Уайтфрайерс», Монтегю-стрит. Номер, по-моему, «Музей, 0828». Спросите миссис Андерсон.
Г. М. ушел, переваливаясь и потирая руки. Мастерс повернулся к Терлейну и улыбнулся:
