Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
Эти слова я надежно сохранила в своей памяти, чтобы извлечь оттуда, как только в этом возникнет необходимость. Закрытый суд может ограничить число присутствующих в зале, но не в силах заткнуть рот тем, кто остался на улице. Водители «скорой», медсестры, сами полицейские, не говоря уже о работниках социальной службы и двух учителях, — все они оказались в составленном матерью списке сплетников, когда она обнаружила, что весь город только о нас и говорит.
Люди не только говорили, но и делились на лагери. Коулрейн, родной город моего отца, колыбель упертого протестантства, обвинял во всем ребенка.
Я была развита не по годам, моя застенчивость воспринималась как странность, к тому же я говорила с английским акцентом представителя среднего класса, который никак нельзя было назвать популярным в Ольстере того времени. С другой стороны, мой отец был местным, прошел всю войну, вернулся домой с медалями и в глазах своей семьи, конечно, был героем. В Северной Ирландии, где не было воинской повинности, любой, кто добровольцем сражался в годы Второй мировой войны, считался храбрецом. Родные считали, что отец просто ошибся в выборе жены, взяв в спутницы жизни женщину, которая не только была на пять лет старше, но и свысока смотрела на его друзей и семью. Отец слыл компанейским парнем в пабах, чемпионом в любительском гольфе, блестящим игроком в бильярд — в общем, его одинаково любили и уважали и мужчины, и женщины.
Слово «педофил» в то время еще не было в ходу, да и в любом случае никто не осмелился бы применить его к моему отцу. Про меня же говорили, что я сама была не прочь, а когда забеременела, стала кричать об изнасиловании, чтобы спасти свою шкуру. Короче, довела родного отца до суда, свидетельствовала против него и вынесла полоскать грязное белье на улицу. Поскольку суд был закрытым, просочились лишь некоторые факты, но, даже если бы все они были напечатаны в газетах, я сомневаюсь, чтобы город поверил им. Люди, как я уже знала, верят тому, во что хотят верить, пусть даже это будет неправдой.
Впервые я столкнулась с реакцией городских жителей, когда пришла в дом кузины моего отца, Норы, матери пятилетней девочки, которая мне очень нравилась. Раньше я часто нянчилась с ней. И вот открылась дверь, и на пороге возникла Нора. Она стояла, подбоченившись, испепеляя меня взглядом, а ее дочка пряталась у нее за спиной и выглядывала из-под складок юбки.
— Тебе еще хватает наглости являться сюда. Неужели ты думаешь, что мы позволим своей дочери играть с такой, как ты? Нам все известно, о тебе и твоем отце. — От злобы и отвращения она едва не задохнулась, выплевывая мне прощальные слова: — Убирайся, и чтобы больше я никогда тебя не видела.
Я покачнулась, как будто меня ударили, и последнее, что я увидела, прежде чем перед моим носом захлопнули дверь, была маленькая девочка с удивленными голубыми глазами. Ошарашенная, я вернулась домой, чтобы встретиться с холодностью матери. Она ушла с работы и, как сообщила мне, больше не собиралась выходить из дома. Она не могла выносить это унижение — оказывается, дело получило огласку в прессе. Мое имя не упоминалось, и я по наивности думала, что это как-то защитит меня, но все и так знали, о ком идет речь, а теперь это было подтверждено официально.
Мать сказала, что выставила дом на продажу и нам предстоит переезд, но не в Англию, как я надеялась, а в Белфаст. Мы должны были переехать сразу, как только дом будет продан. А пока на меня возлагалась обязанность ходить по магазинам; она не собиралась выходить в город и слушать сплетни, а мне все равно уже нечего было терять. Еще мать сказала, что до отъезда я могу посещать школу, — по крайней мере, не буду маячить дома. Но в этом она ошиблась: меня исключили на следующий же день.
В вестибюле началась суета, стоило мне войти в школу: девочки избегали моего взгляда; девочки, которых я считала своими подругами, отворачивались от меня, все, кроме одной. Лорна, моя подруга из Портстюарта, у которой я часто бывала в гостях, посмотрела мне в глаза и улыбнулась. Я радостно пошла ей навстречу. Она смутилась и отвела взгляд; как выяснилось, ей поручили выступить от имени класса. Было заметно, что поручение ее вовсе не радует, и я видела, как она собирается с духом, чтобы выпалить заранее подготовленную речь:
— Моя мама сказала, чтобы я больше не общалась с тобой. — Сделав паузу, она добавила: — Мне очень жаль, но всем нам родители сказали то же самое.
Потрясенная, я стояла на школьном дворе, прижимая к себе рюкзак, когда увидела, что ко мне приближается завуч.
— Антуанетта, мы не ждали тебя сегодня. Мы же написали твоей матери. Разве она не получила наше письмо?
Я сказала, что почтальон обычно приходит уже после того, как я ухожу в школу, а она лишь поджала губы, и ее маленькие темные глазки скользнули куда-то поверх меня. Я молчала, все еще надеясь на то, что не услышу неизбежную неприятную новость. Наконец она снова заговорила:
— Ты не можешь посещать эту школу. Твоя мама сегодня получит наше письмо. — Должно быть, она заметила убитое выражение моего лица, когда с отвращением взглянула на меня, но ее ответом на мою немую мольбу стал очередной вопрос: — А чего ты ожидала после всего, что натворила? Нам все известно о тебе и твоем отце. Нам поступают телефонные звонки от родителей. Вчера вечером мы провели экстренное заседание педсовета и приняли единогласное решение: ты исключена из школы. Твои вещи из парты и раздевалки собраны. Они у меня в кабинете, пойдем, заберешь их.
Устав от бесконечных унижений, я попыталась возмутиться.
— Я ни в чем не виновата, — воскликнула я. — Это он меня заставил.
— Что, каждый раз заставлял? Не надо усугублять ситуацию враньем.
Выполнив свою неприятную миссию, она проводила меня до ворот.
— И не ищи контактов с девочками, их родители категорически против вашего общения, — были ее прощальные слова.
Я побрела прочь от здания, где провела столько лет своей школьной жизни. Это здесь я пыталась завязать первую дружбу, которая, как мне хотелось надеяться, продлится всю жизнь. Я закусила губу, чтобы не расплакаться, судорожно соображая, чем же заняться, чтобы оттянуть момент возвращения домой.
Я знала, что мама уже наверняка получила письмо. Какой будет ее реакция? Мне было страшно снова сталкиваться со стеной холода, которую она воздвигла между нами. Эта стена, кирпичик за кирпичиком, строилась все последние восемь лет. И теперь уже невозможно было ее снести. Последний камень был уложен, когда я призналась в своей беременности, и ледяное отчуждение матери было лишним доказательством того, что любовь, которую она когда-то испытывала ко мне, умерла. Я шла по улице, прижимая к себе рюкзак, плотно набитый учебниками, которые хранились в моей парте. Я робко думала о том, что уж бабушка меня не прогонит, ведь она любила меня, и с этой надеждой двинулась к ее дому.
Бабушка впустила меня и пошла на кухню заваривать чай. Меня так и не спросили, почему я прогуливаю школу, и мне стало ясно, что произойдет в ближайшие минуты. Она поставила передо мной чашку чая и села напротив. Выглядела она измученной от опустившейся на ее плечи тяжести вины сына, и ей предстояло принять решение, для нее непростое. Она нарушила семейную договоренность и попыталась уладить ситуацию миром:
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
