* * *
Когда меня привезли обратно в палату, там спорили.
- Не собираюсь я тут оставаться, не вижу смысла.
- Даня, но ведь перелом… трещины…
- В принципе, я согласен – Данила Олеговича можно отпустить, репозиция сделана, место перелома зафиксировано, тугая повязка на ребра наложена. А вот насчет Лилии Витальевны я не уверен… Нужны результаты МРТ.
- Если Лилю оставят в больнице, я тоже останусь.
Вот под этот спор меня вкатили в палату. Глаза мне снова стал резать свет, и они были закрыты. На груди у меня лежала распечатка с МРТ. Я почувствовала, как ее взяли. А еще я почувствовала, как моих пальцев коснулись чьи-то пальцы – и сжали.
- Ну что там, Юрий Михайлович?
- Средней степени, как я и предполагал, - после паузы ответил дежурный доктор. – Ушиба мозга, слава богу, нет, а то уж мне стало казаться…
- Значит, Лилю тоже можно забрать? – это голос Олега Анатольевича. – Сомнительное удовольствие – встречать Новый год в больнице.
- Забирайте, - это вздыхает доктор, Юрий Михайлович. – Медикаменты и рекомендации я распишу сейчас – и для Лилии Витальевны, и для Данила Олеговича. Но и после новогодних праздников им надо сюда обязательно показаться. Осмотр, контрольный рентген, ну и там другое разное.
- Надо Лилиным родителям сообщить! - это все еще слегка взволнованный голос Ольги Аркадьевны. – Раз их здесь нет – значит, они ничего не знают.
- Не надо никому ничего сообщать! – это я открыла глаза и попыталась сесть. И обнаружила, что за руку меня держал Данил. Поэтому сесть у меня совсем не получилось и пришлось говорить лежа. – Родители в доме отдыха, зачем им праздник портить!
- А твой брат? – мягко спросила меня Ольга Аркадьевна.
- Леонид в командировке, - ответил за меня Данил.
- Но как же… - слегка растерянно произнесла Ольга Аркадьина. - Лилю в таком состоянии нельзя оставлять одну.
- Лиля поедет ко мне.
На этих словах я снова закрыла глаза. Потому что совершенно перестала верить в реальность происходящего.
* * *
Порывы передумать и отказаться от затеи Ксюша испытывала за время, прошедшее с разговора с Лилей, не раз, и не два. Наверное, каждый час она замирала, а потом качала себе головой. Нет, не может быть. Это безумие. У нее ничего не получится. А Лёня ее просто-напросто выгонит!
Но все-таки продолжала готовиться. И коржи пекла, и крем делала, и салат, и курицу эту чертову с арахисом! И бутылка хорошего шампанского стоит в холодильнике. И даже эта еще более чертова эпиляция сделана!
Дверь квартиры она запирала с чувством, что уходит навсегда. В никуда. Потому что если Лёня ее действительно выгонит… скорее всего… да точно выгонит… то идти ей будет некуда. Некому идти будет. Она там же и на месте просто умрет.
И сумка казалась неподъемно тяжелой. И такси ехало медленно. А потом вдруг быстро. Все как-то перемешалось – и внутри, и снаружи.
Подошедший одновременно с ней к двери дядечка долго ругался на не срабатывающий ключ домофона. «Это знак, это знак!», - думала Ксюша. Надо разворачиваться и уходить. Но она словно примерзла к месту. А тут и дверь наконец распахнулась.
Этаж восьмой, в самом конце длинной и узкой площадки. Она шла к этой двери как на эшафот. Тряслась даже та рука, в которой была тяжелая сумка. А второй она не сразу попала по кнопке звонка.
А вот дверь ей открыли тут же.
Леонид вошел в квартиру недавно, это очевидно. Он был не в домашней одежде, а в джинсах и рубашке. И щеки еще румяные с мороза.
- Ксюша? Что ты здесь делаешь?
Вот отличный вопрос. Ответа у Ксюши так и не придумалось. И она просто смотрела. На его высокую стройную фигуру, яркие серо-зеленые глаза, затейливо вылепленные губы, худые впалые щеки и тонкий прямой нос. Как смеет Лилька утверждать, что ее брат не слишком красивый?! Самый красивый в мире!
- Ксюша? – снова вопросительно повторил Леонид.
- Я… - она кашлянула. – То есть мне… Лиля сказала, что ты в этот Новый год один. И вот я…
Слова кончились. Паника бухала тяжело где-то в горле.
- Ясно, - сухо ответил Лёня. – Спасибо, Ксюша, но мне не нужна жалость.
Все. Все испорчено. Все сломано. Тут же и мгновенно. Но развернуться и уйти сил уже не было. И Ксюша шагнула за порог. Осторожно опустила сумку на пол – там шампанское и торт! А потом сделала еще шаг и уткнулась носом Лёне в шею.
- Мне нужна.
Время замерло совершенно. Ничего вообще не существовало. Только она, Ксюша, со своим глупо зачем-то еще бьющимся сердцем. И Лёнин запах. Лосьон после бритья, наверное. Пахнет чем-то хвойным и немного солью.
А потом вдруг Ксюша почувствовала – но в первый момент ей показалось, что это показалось! – как на ее спину легла рука. Ну немудрено ошибиться, если на тебе пальто – есть там рука или нет! А вот другая, которая легла на голову и скользнула вниз по волосам – это точно не показалось.
А потом ее прижали. И тут сердце вдруг решило замереть.
- Ксюша… Ксюшенька…
Мамочки… это что же творится… Это что же…
Она подняла лицо. Но видела лишь красивые и причудливо изогнутые губы. А потом эти губы стали приближаться и….
Ма-ма-чки.
Случилось то, о чем она мечтала с четырнадцати лет. Леонид ее поцеловал. Поцеловал так, как, наверное, ей мечталось именно в четырнадцать. Просто прижался своими сухими губами к ее. И только рука – та, что была выше – зарывалась в волосы, пробралась внутрь и погладила шею.
Господи, только бы на ногах устоять…
Но эта мысль тут же улетела, едва Лёня сделал попытку отстраниться.
Нет-нет-нет, только не это! И она закинула руки ему на шею. Поцелуй из 14+ сразу стал 18+. Или даже с двумя. Плюсами.
Ей казалось, что она в жизни целуется в первый раз. Потому что такой дрожи и обморочного восторга от каждого касания – не было никогда! Верхняя. Нижняя. Ладонь на пояснице надавила сильнее. Еще раз верхняя, чуть влажнее, нижняя. Уголки. Дыхание. А потом уже совсем по-настоящему, влажно. Кончик его языка касается ее губ.
Господи, Лёнечка, у меня же сейчас и правда подогнутся ноги…
И тут он все-таки отстранился. Но не отпустил. Протянул свою длинную руку и щелкнул замком за ее спиной. Потом очень серьёзно и не глядя Ксюше в лицо принялся расстегивать пуговицы на ее пальто. Стянул с плеч, повесил в шкаф. Ксюша в это время быстро скинула с ног ботинки. А потом Леонид без лишних слов подхватил Ксюшу на руки.
- Лёня, что ты делаешь?! – ахнула она. Голос, оказывается, вполне повиновался. – Меня нельзя на руках носить, я тяжёлая!
- Кто тебе такое сказал? – он держал уверено. И шел. Шел! С ней на руках!
