но осознание того, что смерть принца Уильяма означает отсутствие у Норфолка каких-либо союзников в войне, удачно заглушало глас совести. Разве приведи Уильям подмогу от ладожского князя это не растянуло бы войну на более долгий срок и не привело бы к ещё большему количеству жертв? Если посмотреть с этой стороны, то убийство норфолкского принца оказывалось очень даже удачным стечением обстоятельств, и радоваться этому — тем более абсолютно постороннему человеку, коим она и была — совершенно нормально.
Пожалуй, только однажды она пожалела о произошедшем — когда мра Асвейг, заявившись, как обычно, без приглашения, заставила Ангелину выслушать многочасовую панихиду по усопшему. Ситуация эта усугублялась ещё и тем, что настоятельница искренне была убеждена в том, что оказывает бедной скорбящей принцессе ценнейшую услугу, ведь её брат был человеком бесчестным и малоприятным, да и вдобавок ко всему ещё и врагом Каттегата. Тогда, сидя на жёсткой деревянной церковной скамье уже битый час и слушая заунывные причитания Асвейг, Ангелина искренне пожалела о смерти Уильяма. А к концу этой экзекуции девушка могла с полной уверенностью утверждать, что скорбь её по нему настолько велика, что она с радостью бы воскресила норфолкского принца и лично проследила бы за тем, что бы тот не дай бог не помер. По крайней мере, раньше настоятельницы каттегатской церкви Единого.
Но не только это обеспечивало мозг Ангелины дозой серотонина. Было ещё одно событие, при одном только воспоминании о котором губы девушки самой собой расплывались в улыбке.
Тол Фредерику отослали из замка.
Это случилось на следующий день после их с Харальдом поцелуя. Ангелина по обыкновению проснулась, разбуженная Гудхильд, собрала с помощью служанки волосы и облачилась в длинное элегантное платье из красной мягкой ткани, купленной ими недавно у какого-то веронского купца. Лицо её всё это время хранило слегка блаженное выражение, а сама она казалась себе рассеянной. Гудхильд, которая, не сомневалась Ангелина, была уже осведомлена обо всём произошедшем в покоях конунга, бросала в сторону своей госпожи хитрые взгляды, деликатно избегая этой щекотливой темы. Но они, откровенно говоря, и не нуждались в том, что бы озвучивать друг другу все свои мысли — каким-то странным образом им удалось за всё проведённое вместе время достичь той степени душевной близости, когда для того, чтобы понять некоторые эмоции друг друга, им не требовалось обличать их в слова.
В мастерскую Ангелина вошла со всё с тем же ощущением спокойного удовлетворения. Поприветствовав своих коллег — возможно, чуть нежнее, чем обычно, — она опустилась на невысокий деревянный табурет у своего станка. Ткачихи, уже успевшие узнать последние новости, беззаботно щебетали, испытывая что-то наподобие радости за свою, пусть и высокопоставленную, но всё же коллегу по цеху. Никто не мог сказать, что именно произошло, но абсолютно все сидящие в мастерской отчётливо ощущали лёгкое дуновение ветерка перемен — перемен, которых уже давно и с большим нетерпении ждал каждый каттегатец.
Эта полная счастливой беззаботности идиллия оказалась нарушена вошедшей в комнату тол Торхильд. Пожилая руководительница, поприветствовав своих подопечных, представила им их новую работницу — невысокую застенчивую девушку, которая густо покраснела от смущения, когда кланялась Ангелине. Подобная новость вызвала немедленное брожение среди ткачих: они принялись переглядываться, украдкой позволяя себе бросать заинтересованные взгляды в сторону будущей правительницы Каттегата.
После того, как смена Ангелины окончилась, она отправилась на обед, во время которого они с Харальдом завели безобидную беседу. За маской учтивости каждый из них скрывал охватывающее их обоих страстное желание увидеть в другом ответы на свои многочисленные вопросы. Их выверенные движения время от времени нарушала лёгкая дрожь волнения, и в эти моменты их взгляды скрещивались, говоря своему собеседнику куда больше, чем пустые слова.
И только по окончании обеда, когда Гудхильд, пообщавшись с другими слугами, пришла, наконец, в её покои, Ангелина узнала, что произошло. Как оказалось, спустя некоторое время после того, как её, совершенно не помнящую себя от шока, довели до кровати конунга и усыпили, Харальд приказал Магнусу рассчитать Фредерику и найти девушке достойную должность где-нибудь за пределами замка. Сделать это всё приказано было тихо и аккуратно, дабы не спровоцировать ненужных пересудов.
Вот так вот, быстро и без лишнего шума служанка уже к вечеру покинула замок.
"Как мне шепнула тол Ингрид, которой об этом рассказал стражник кин Освальд, — не сдерживая улыбки, проворковала Гудхильд, — рыдала наша несостоявшаяся фаворитка, как белуга. А говорили ж ей люди: не забывай своего места".
Губы Ангелины в тот момент вопреки воли их обладательницы радостно изогнулись, а сердце зашлось в бешенном стуке. Похоже, наступило её время праздновать триумф.
Но царившие в её душе покой и умиротворение вскоре омрачились одним печальным событием. Не прошло и четырёх дней, как Харальд, собрав всех в тронном зале, объявил об отбытии в Норфолк. Объявление это, несмотря на то, что Ангелина чётко осознавала неизбежность скорого наступления, вызвало в душе девушки недоумение.
"Так скоро?". "Почему бы не подождать потепления?" "Неужели начинается?"
Все оставшиеся до отбытия каттегатской армии дни девушка пробыла в абсолютной прострации, которую окружающие списывали на горечь от потери брата. На людях она старалась держать лицо, но оставшись в одиночестве, она предавалась переживаниям и порой даже слезам. В голове её крутились сотни навязчивых мыслей.
Что, если Каттегат всё-таки проиграет?
Не может ли оказаться, что отрубленная голова принца Уильяма — подделка, а на самом деле Норфолк вступил в сговор с Абантес и они готовят ловушку для каттегатцев?
Что будет, если Харальд погибнет в бою?
От последней мысли горло Ангелины сжало спазмом.
Нет. Этого не произойдёт. Не должно произойти. Только не сейчас, когда она, наконец, получила надежду на то, что её будущее здесь окажется менее безрадостным, чем она себе представляла. Пожалуйста, жизнь… Это было бы слишком жестоко по отношению к ней. Она и без того уже претерпела достаточно, она заслужила счастье. Быть любимой. Любить…
Отъезд конунга с войском Ангелина помнила смутно. Всё происходящее казалось каким-то сном, тревожным и нечётким.
Вот Гудхильд её одевает, полчаса подбирая серьги к платью.
Вот она стоит на пристани, прощаясь с Харальдом. Глаза его, кажется, снова сияли, сливаясь в её мыслях с таким же сияющим мягкой белизной снегом.
Вот он наклоняется к ней, запечатлевая на её лбу любящий поцелуй.
Вот Ратель, оставшаяся на время отсутствия конунга в качестве его заместителя, мягко тянет её назад, в замок, пока она с тоской и тревогой провожает взглядом строй медленно удаляющихся за горизонт драккаров.
Теперь им остаётся только ждать.
* * *
Ангелина
