Костя сел и огляделся. Впереди, как ртуть, петлями мерцала река Припять, а за ней на фоне закатного небо возвышались гигантские трубы ЧАЭС и Саркофаг. Все мертвое, бессловесное и главное — бессмысленное. Ведь сколько бы мы здесь ни толклись, ни производили разные свои действия, все равно ничего не изменится, все равно мы ничего не поймем, словно нас втянули в бесконечный хоровод событий, из которого выйти невозможно. Это выше нашего сознания. Нет цели — конечной и понятной, словно она вне понимания человечества. Это человечество пытается создать ситуацию и приспособить ее под себя, а цели нет. На самом деле, все крутится и без нас, словно ничто не имеет смысла! Как я устал!
«Кудзу» смолкли — все сразу, как одна. Должно быть, они переводили дыхание.
— Костя, ты где?! — спохватился Бараско.
— Я здесь! — ответил Костя и пополз назад, как верный пес.
— Держи! — Бараско бросил на землю оружие и разгрузку с рожками. — Уходим!
— А как же?.. — Костя, покачиваясь, встал на четвереньки.
Спина отваливалась. Руки не слушались. В голове царил бардак.
— Все уже!
Костя не понял, что значит «все уже». Он распрямился и, едва переставляя ноги, подошел к телеге. Невдалеке стояли усталые лошади и с укором смотрели на людей.
— Кыш! Кыш! — сказал Костя и заглянул в телегу. Контейнер с «дровосеком» был вскрыт, и сквозь испаряющийся азот Костя разглядел металлические шары. «Вихри» даже не распаковали. Не сочли нужным. Достаточно было одного «дровосека». А их было не меньше сотни.
— Идем же! — потянул его за собой Березин и с каким-то сладострастием добавил: — Сейчас рванет!
Зачем? — тупо подумал Костя. Зачем? Уничтожаем туземцев только потому что у них вождь-ренегат, только потому что сюда приперлись американцы. Надо им объяснить, что это не их территория, и они уйдут. Что они, не люди?
Вдруг сено в телеге заполыхало. Капитан, от которого пахнуло бензином, кинулся прочь, и Костя с Бараско — следом. Лошади шарахнулись в темноту.
— Горим! — истошным голосом закричал кто-то.
— Куды?! Куды?!
— Держи, гадов!
Капитан, который бежал впереди, развернулся так резко, что Костя едва уклонился. Пули просвистели совсем рядом. Взорвалась граната, и крики раздались громче — и справа, и слева. Капитан стрелял на звук. Окружают, сообразил Костя и тоже кинул две гранаты РГО. «Бах!» Хлопок! «Бах!» Хлопок! Завоняло так, что невозможно было вздохнуть. Костя закашлялся. На мгновение все стихло. Потом там, где горела телега, рвануло — раз, другой, и исподволь поднялся такой страшный и животный вой, которого Костя в жизни не слышал.
«Дровосеков» разглядеть было невозможно — слишком быстро они орудовали своими ковшами, зато «вихри» всасывали туземцев, как воронка в ванной всасывает пену и грязь. Они их нагоняли, мечущихся в панике, и выпивали соки за счет разницы давления. После каждого человека вихри только увеличивались в диаметре. Потом они стали сливаться друг с другом, и над Припятью повис один огромный торнадо.
«Анцитаур», понял Костя, «анцитаур» нас оборонил. Слава судьбе. Слава Зоне!
* * *
— Разговорчики! — одернул всех Калита и замер.
На перекрестке в развалинах горел костер. А вокруг сидели люди.
— К бою! — успел крикнуть он.
Они плюхнулись в пыль прежде, чем над ними повисла, как лампа, ракета на парашюте. Она долго плыла, заливая все окрест мертвенным светом, и еле заметный ветерок тянул ее в сторону кварталов, обращенных к сухой реке.
Им было страшно. Они были как на ладони — со своими рюкзаками и ковриками, притороченными у кого сверху, у кого снизу. Но пока горела эта лампа, никто даже не шевельнулся.
Как только на улицу пала черная тень, Калита что-то увидел в оптику АК-74М и скомандовал:
— Отбой, свои, кажись. Ученые, что ли? Хер поймешь!
— А я уже чуть было не полоснул, — с облегчением признался Венгловский, садясь и клацая затвором пулемета. — Вот была бы каша.
— Я тоже, — нервно сказал Жора Мамыра. — Я уже собрался выстрелить из подствольника. Вот была бы хохма!
— Хохма, не хохма, — устало сказал Калита, — а глядеть надо в оба! Повезло кому-то.
— Не пойму я этих ученых, — подытожил Дубасов. — Шляются там, где нормальный человек того и гляди загнется.
— Э-э-э, — осуждающе произнес вертолетчик Чачич. — Что ты понимаешь в колбасных обрезках? Кто науку-то будет двигать? Только чокнутые! — и почему-то посмотрел на профессора Гена.
Сам же Александр Ген молчал и возился с рюкзаком — у него отстегнулся коврик. Но через секунду он словно проснулся и спросил:
— Так это что, наши, что ли?
— Ну… — не очень дружелюбно ответил кто-то. Жора даже, кажется, хихикнул. Но Ген не обращал внимания на такие мелочи. Он был выше житейских дрязг.
Группа «Бета» во главе с Калитой пошла в костру, рядом с которым случился маленький переполох: часть людей разбежалась по развалинам. Остался сидеть один здоровенный бородач. Ген, как только его увидел, с воплями: «Яблочников, ты или не ты?!» бросился к нему обниматься.
— Я! Я! — отвечал остолбеневший Яблочников, и с его лица медленно сходила маска страха. — Фу ты ну ты!.. — смахнул он холодный пот со лба.
— А я гляжу, ты или не ты?!
— Эй, товарищи, выходите, это свои! — сипло крикнул Яблочников, правда, покосившись на Венгловского, боксерская морда которого не внушала доверия.
Из развалин и из-за куч мусора стали вылезать люди, стряхивая с себя пыль и добродушно переругиваясь. Среди них были две женщины: постарше и помоложе. Одну звали Вера Григорьевна, вторую — Юлечкой. Последняя так и представилась:
— Юлечка!
У Жоры екнуло сердце. Сказать, что у него екало сердце при виде каждой юбки, значило, ничего не сказать. Он еще и вспотел больше, чем другие, а ладони стали просто мокрыми, хоть вытирай их об штаны.
— А я думал, вы нас заметили, — с укоризной сказал Калита.
Ему стало стыдно оттого, что он едва не приказал стрелять.
— Ничего мы не заметили, — признался Борис Пантыкин, первый ассистент профессора Яблочникова. — У нас дискуссия была о вреде Зоны на экологию Земли.
— Ну и что? — спросил, кажется, Чачич. — А Дыру вы не рассматривали в качестве первопричины? У нас у всех грязные мысли, как бы побыстрее разбогатеть.
Борис Пантыкин только махнул рукой, мол, не о том речь.
— А зачем ракеты пускаете? — спросил Дубасов, вытягивая из темноты ржавую канистру и усаживаясь на нее столь основательно, словно тем самым подтверждая важность своего вопроса.
— «Гемусов» отпугиваем, — ответил Слава Лыткин, второй ассистент профессора, и подбросил в костер кусок рамы с торчащими гвоздями и навесом.
