моей вины! — не выдерживает отец Беса. — Тома… Черт! Клянусь, я обещал, что никто и никогда этого не узнает, но… За рулем была Тамара.
Между ними нависает молчание.
— Что?.. — Никита ошарашенно поднимает взгляд на своего отца. — Мама?
— Я был в другой машине. Мы тогда поужинали с ней в любимом ресторане, хотели ехать вместе, но Томе позвонили из салона, попросили забрать документы — ты же знаешь, как она любила свое дело. Естественно, она поехала, не раздумывая. Я просил взять водителя, но она меня не послушалась. Она всегда была упрямой, считала, что я не должен ее ограничивать, — отец Никиты рассказывает это, а у самого слезы на глазах. — В тот день был страшный гололед, а Тома… Она летела на бешенной скорости. И не справилась, просто не справилась с управлением… Ах, Тома! Моя упрямая Тома!
Не могу даже пошевелиться — кажется, Бесовский-старший выворачивает всю свою душу наизнанку. Этот разговор дается ему очень тяжело, вижу по тому, как крупные слезы катятся по его щекам. Вся его серьезность, статусность вмиг улетучивается, являя миру обычного человека, пережившего сильное горе.
Никита не знает, что сказать. Он настолько ошарашен откровением отца, что стоит, замерев, словно истукан. Еще бы.
— П-почему ты мне не рассказал?
— Разве я мог? — качает головой Бесовский-старший. — Разве мог испортить тебе память о матери? Вы с ней всегда были очень близки, я не хотел, чтобы тебе было больно. Прости меня…
Я понимаю, что итак услышала слишком много, возможно даже то, что не должна была услышать, но я, правда, не со зла. Оставляю Никиту с отцом наедине, понимая, что на сегодня откровений достаточно.
Им нужно еще о многом поговорить. Но самое главное, что они наконец-то сделали шаг друг к другу.
Почему-то, я уверена, что у Никиты с этого дня все будет по-другому. И эта мысль не может меня не радовать.
— О, Лола, вот ты где! — Коля подлавливает меня у входа в бизнес-зал. — Я от отца узнал, что ты согласилась на грант?
Ах, да, грант…
Небольшая досада сжимает мое сердце, когда я понимаю, что только сейчас узнала истинные мотивы Никиты. Он делал все, чтобы оградить меня от козней Бариновой, пусть и несколько своеобразными методами. Да, это не всегда получалось, но, все же, сам факт того, что он делал это ради меня в корне меняет все.
Все, кроме моих обязательств перед другими.
Я уже приняла предложение Романа Романовича, решив, что так будет лучше для всех. И подвести его тоже не могу.
— Да, — киваю Коле. — Согласилась.
Хотя в первые в жизни в шаге от того, чтобы отказаться от своих планов. Чтобы послать все к черту и пойти по зову сердца.
* * *
Никита (Бес)
— Почему ты мне не рассказал?
— Разве я мог? — качает головой папа. — Разве мог испортить тебе память о матери? Вы с ней всегда были очень близки, я не хотел, чтобы тебе было больно. Прости меня…
Стою, не в силах пошевелиться. Никак не могу принять его слова. Не то, чтобы принять, даже суть не дошла — настолько шокирован.
Мама была за рулем. Сама. В гололед.
Выходит, папа не виноват?..
Все это время я винил только его. Срывал всю свою злость, в мыслях желал родному отцу смерти, обвиняя его в смерти мамы.
— Но пресса…
— Я купил их. — Горько усмехается отец. — Не без помощи Баринова. Он, правда, не знает, для чего именно пришлось купить журналистов, но этого было достаточно, чтобы он начал меня шантажировать.
— Он шантажировал тебя?
— А ты думаешь, с чего мне пришлось отдать самые большие тендеры его фирме?
Качаю головой. Слишком много откровений за один вечер. За какие-то двадцать минут вся моя жизнь кардинально перевернулась.
— Зачем ты это делал? — снова вопрос, на который я внутри себя не нахожу ответа.
Перед глазами проносятся наши с отцом стычки. Да, он бывал резок, но и я вел себя, как последний идиот. Всегда вываливал на него кучу дерьма, обвинял во всех смертных грехах.
— Я же уже сказал, чтобы ты не думал о матери плохо.
С шумом выдыхаю воздух.
Ах, папа, папа! Возможно, расскажи ты мне правду, я бы быстрее ее принял. Ведь из-за того, что ты скрыл, у меня не осталось никого. Мама умерла, а тебя я в мыслях похоронил заживо, старательно вычеркивал из жизни день ото дня.
— Я все это время злился на тебя. Считал, что ты виноват.
— Знаю, сын. Прости… Я хотел как лучше.
Воистину, благими намерениями вымощена дорога в ад. Наш с отцом случай.
Я смотрю на отца и впервые за долгое время вижу совершенно другого человека. Уставшего, постаревшего, пережившего страшное горе. Не представляю, как ему было тяжело.
— Я всегда любил твою маму. Всегда. — В уголке его глаз блестят слезы. Мужские слезы — это всегда редкость и всегда тяжело.
Снова ступор. Не знаю, как реагировать. Еще не переварил слова отца, чтобы предпринимать какие-то шаги. Слишком все запутано, сложно между нами.
Но сегодня появилось еще кое-что. Что-то отдаленно напоминающее надежду. Свет в конце длинного тоннеля, из которого я все это время пытался выбраться.
Сеансы у психолога, мои ночные вылазки на бои без правил, отчуждение и ссоры с отцом. Все эти моменты проносятся перед глазами.
Не знаю, что нас теперь ждет впереди, но мне не хочется возвращаться назад.
Отец поступил так, как считал правильным на тот момент. Только сейчас понимаю, чего ему стоило это решение. Как, должно быть, ему было трудно изо дня в день выслушивать мои обвинения в смерти мамы.
Ах, мама! Как же так? Если бы ты послушалась папу и не садилась за руль, возможно, сейчас находилась бы вместе с нами…
Понимаю, что нет никакого смысла задавать вопросы «зачем» и «почему». Мама уже никогда на них не ответит.
Как там говорил психолог, нужно научиться жить дальше?
Я все это время цеплялся за прошлое, вел себя, как избалованный сыночек, которому все должно сходить с рук. Каким же глупым я был.
— Прости меня, Никита. Прости. — Папа повторяет как мантру.
А я… я впервые не нахожу слов для него. Он слишком разбит горем, словно только что снова пережил потерю жены.
И тут я понимаю, что не могу. Не могу оставить отца одного. Я столько раз это делал, а сегодня… Появился шанс, что я перестану быть одиноким.
— Папа.
Говорю это, не зная, как продолжить. Слова не нужны, он все понимает.
Поддаюсь внутреннему порыву
