за все.
От каждого его слова, начинаю дышать сильнее. Уже пыхчу, как бык.
Мне сейчас, словно лет семь или восемь, когда отец еще был отцом, а не отморозком. Это уже потом все покатилось к херам.
Он подходит ближе. Его глаза блестят, как, наверное, и мои. А затем хватает меня за плечи и прижимает к себе.
Несколько мгновений так и стою, вдыхая запах туалетной воды, от которой последние несколько лет, которые провел в доме с родителями, невыносимо тошнило. А потом сам хватаю его за шею и прижимаюсь.
— Прости, сынок, прости — твердит отец, а у меня дыхание сковывает. Ком в горле застрял.
Сейчас он совсем не похож на строгого альфача, которого привык из себя строить.
— Ладно — отстраняюсь первым, похлопывая его по плечу. — Все нормально.
Стоим с ним еще минут двадцать, он расспрашивает меня об учебе в Пражском университете, про специальность, каторую я выбрал. И по лицу заметно, что он действительно интересуется, а не просто старается поддержать разговор.
Наверное, со стороны мы похожи на настоящих отца и сына.
Хотел бы я в это верить.
Перед тем, как уйти, отец хочет попросить прощения и у Риты.
Иду с ним, но оставляю их в квартире вдвоем. Папа обещал, что не сделает и не скажет Рите ничего плохого, иначе я ему голову откручу. А сам уношу последние коробки.
Когда возвращаюсь они уже мило болтают. О следах нелегкого разговора говорят только покрасневшие Ритины глаза. Сразу сжимаю кулаки, но она обнимает меня за плечи и шепчет на ухо, что все хорошо.
Не знаю, что было бы с нами, если бы не олимпиада по математике. Может, так бы и прожили не свою жизнь, а потом где-нибудь случайно встретились и даже не узнали друг друга, или сделали вид, что не узнали. Какая бы нас ждала тогда судьба?
Но сейчас я четко понимаю, что Риту никуда не отпущу от себя и никому не отдам.
Она создана для меня, послана мне и останется со мной навсегда.
