Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
Но через минуту глаза привыкли к темноте. Стали различимыми силуэт навсегда заблокированного штурвала, безмолвный телеграф, приземистая тумба нактоуза; из черной глубины на меня бессмысленно таращились глазки многочисленных циферблатов. Не до конца отдавая отчет в том, что делаю, я шагнул вперед. Под подошвами заскрипели осколки стекла, к лицу прикоснулся ветер, наполненный омерзительным запахом гари.
Значит, то, что разворотило комингс, пронеслось через рубку, разбило окно и вывалилось наружу. Что-что, а боевые механизмы «хозяев» (мой человеческий разум до сих пор противился считать их живыми… пусть даже квазиживыми существами) так себя не ведут.
Тьма в дальнем углу заколыхалась, выталкивая навстречу мне человека. Я остолбенел. Человек выставил правую руку вперед — так, точно собрался поздороваться, — и двинулся хорошо знакомой каждому члену экипажа «Кречета» походкой.
— Иоганн… Карлович? — пролепетал я, ощущая во рту сильную сухость. — Капитан?
Дыхание перехватило, а колени задрожали так, будто через плечо мне кто-то перекинул тушу откормленного теленка. «Только пусть он не касается! — пропищал в голове некто жалкий и насмерть перепуганный (наверное, я сам). — Все что угодно, только не рукопожатие!»
Капитан пожевал губами. Он был явно чем-то расстроен. Явно собирался устроить кому-то показательный разнос. Кто-то небрежно лопатил палубу… Кто-то из офицеров позволил себе браниться матом… Кто-то отсутствовал на утренней службе… На большом корабле этот «кто-то» каждый божий день допускал какие-то мелкие, порой и вовсе незначительные оплошности. Наметанный глаз И.К. Германа живо находил виноватых…
Нынче же в глазницах Иоганна Карловича серебрился иней, а от дыхания веяло холодом. Не произнося ни единого слова — выражением лица и позой, — он потребовал, чтобы я взял его за руку. Рука на вид была плотной, холеной. На тыльной стороне ладони имели место три пигментных пятна и рыжеватые колечки волос. Вот только ногти у капитана отсутствовали, пальцы выглядели так, будто их объел грибок.
Уж не собирался ли капитан увести меня с собой? В промерзшую землю марсианской пустыни?
За что, капитан?..
Револьвер был нацелен в грудь Иоганна Карловича, туда, где под ребрами скрывалось давно переставшее биться сердце. Промахнуться с такого расстояния мог разве что слепой. Или покойник… Только имел ли я право стрелять в капитана, пусть даже мертвого? По меньшей мере это было бы вопреки традициям русского столбового дворянства.
Но вот из-за моей спины полился оранжевый свет. Капитан сейчас же утратил материальность, растаял, как тает туман. Я остался в дураках: кто теперь растолкует, видел ли я призрак покойного И.К. Германа на самом деле или это зло пошутил рассудок, измученный многодневным переходом через пустыню, голодом и постоянным внутренним напряжением? Кто поставит доктору диагноз?
В рубку ворвался отец Савватий. Священник нес «керосинку» в высоко поднятой левой руке, а правой держал мою двустволку. Черные глаза его были переполнены страхом и одновременно — полоумной решимостью солдата, идущего в «штыковую». Как он там говорил? Священник — это учитель, врач и воин. Нашему отцу Савватию, хочешь ты или не хочешь, но приходилось достойно справляться и с тем, и с другим, и с третьим.
Убедившись, что рубка пуста и доктору Рудину ничего не угрожает, Савватий сбросил с себя шелуху воинственности. Его взгляд сделался вопросительным, а охотничье ружье легло на плечо, прикрытое лохмотьями рясы.
В ответ на немой вопрос я лишь развел руками.
И тогда мы осторожно приблизились к разбитому окну.
Цилиндр лежал внизу. За носовой башней главного калибра. Его корпус был расколот, металлические потроха выглядывали наружу, щупальца торчали в разные стороны, точно лучики солнца, нарисованного малышом.
4
Они пришли рано утром, опередив рассвет на добрых два часа. Пустые, занесенные песком палубы «Кречета» в один миг ожили. Тех, кому посчастливилось вернуться на корабль, было раз-два и обчелся, но, казалось, что на борт поднялся цыганский табор. Отовсюду зазвучали радостные голоса, шутки, смех, пение. Так начинался, наверное, самый счастливый день в нашей жизни.
Мое ночное бдение подошло к концу. До прибытия Купелина я сидел на заднем мостике, закутавшись в офицерский полушубок и положив на колени ружье. Я не смыкал глаз: все боялся прозевать вражеский десант. А ночь-то выдалась темная, песка столько насеяло… И включить боевой фонарь возможности не было, так как он работал от электричества. Но Бог миловал — за ночь ни одна чужепланетная тварь не приблизилась к «Кречету» на ружейный выстрел. Теперь я мог со спокойной совестью передать броненосец старшему офицеру — штурману Купелину. Что и поспешил сделать: минувшие сутки вымотали меня сверх всякой меры. Тарелка горячей каши, глоток чаю, чистая одежда и койка — вот четыре нехитрых желания, довлевших надо мной в тот момент.
Купелин крепко обнял, пожал мне руку и тут же принялся командовать. Первым делом отправил матросов на марсы (да, эти площадки на мачтах, служащие для наблюдения за горизонтом, были тезками Ржавого мира) проверить стоящие там пулеметы и начать посменное бдение за гашетками. Теперь мы худо-бедно, но контролировали прилегающую к руслу долину. Остальным он приказал приводить себя в порядок, а после — немедленно приступать к восстановлению боеспособности корабля. Матросы попытались негодовать: мол, после многодневного перехода они заслужили как минимум котел щей и сутки беспробудного сна. Какая очистка палуб от песка? Какая бортовая механика? Какие динамо-машины? Штурман, что ты такое говоришь? Пулеметами разжились — на первый день этого хватит с головой…
— Побойтесь Бога, позорники! — сухо ответил Купелин. — Два дня вы валялись кверху пузом, точно селедки дохлые. Корабль вместо нас отвоевали четыре человека! Всего четыре человека! Паша, — обратился штурман ко мне, — где, кстати, Гаврила? Мне нужна его помощь.
Гаврила был уже тут как тут. Принялся бормотать мне на ухо какие-то несуразные извинения, распространяя вокруг себя крутой запах перегара и ковыряя грязными ногтями потеки желудочного сока на своих штанах. Я крепко хлопнул боцмана по плечу, дав таким образом понять, чтоб попридержал язык — за ночное дезертирство на рее его все равно не повесят.
Стоило выйти из круга морячков, как на шею мне бросилась Галинка. Как всегда, ее бурные проявления чувств застали меня врасплох. — Дохтор! Ваше благородие дохтор! — шептала она, тычась губами и горячим носом в мои заросшие щетиной щеки.
— Ну, будет! — попробовал я отстраниться. Но это оказалось ой как не просто! Пожалуй, победить в рукопашной десяток «стариков» было задачей более легкой, чем освободиться из этих пылких объятий. Прикосновения грязной и не совсем благоразумной молодой женщины рождали внутри меня бурю чувств, и я не мог до конца разобраться, что это были, собственно говоря, за чувства такие: влечет меня к ней или, наоборот, отталкивает. Поэтому я попросту терял голову, что-то бубнил и вел себя как полный остолоп.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
