они рвались штурмовать Зимний.
Нетерпение людей все нарастало.
В три часа пополудни Иванов увидел на Неве, покрытой белыми барашками пены, военные корабли «Славу», «Народоволец», «Азию», «Пулково», «Океан» и эскадренный миноносец «Прямислав». Серо-голубые, под цвет балтийского неба, они заслонили собой окоем, жерла их орудий угрожающе были наведены на Зимний дворец.
Вечером примчался мотоциклист, забрызганный грязью, и заявил, что матросы заняли Балтийскую железную дорогу.
Пришел где-то пропадавший весь день счастливо улыбающийся Убийбатько.
— Ты где шляешься? — накинулся на него Баулин.
— Я був на экстренному заседании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Доклад робыв Ленин. Вин сказав, что рабоче-крестьянская революция свершилась. В корне будет разбит старый державный аппарат и будет створен новый аппарат управления — советское правительство, без якого бы то ни было участия буржуев.
Убийбатько окружила толпа рабочих и солдат. Заставили весь рассказ повторить сначала.
— Пусть утрется теперь главковерх Саша Керенский, — рассмеялся матрос, пекущий на углях костра приятно пахнущую картошку.
— Ленин уже написал воззвание к гражданам России о низложении Временного правительства! — крикнул солдат с Георгием на шинели. — Завтра можете прочитать это в газете «Рабочий путь».
— Командиров требуют в штаб, — позвали из Смольного.
Иванов побежал в здание и получил короткий приказ двигаться со своим отрядом по Морской улице до Главного штаба и там поступить в распоряжение начальника Красной гвардии Выборгского района.
Иванов подал команду строиться, запретил курить и зажигать спички.
Красногвардейцы, поеживаясь от дождя, смешанного со снегом, составили колонну по шесть человек в ряд.
Механик вышел вперед, переживая ни с чем не сравнимое чувство слитности с этими вооруженными людьми, и повел за собой рабочих по мостовой пустынных улиц, мимо домов с плотно завешенными окнами.
На Морской — одной из самых аристократических улиц столицы — раздался одинокий, громкий, как удар бича, выстрел. Старик, идущий с краю колонны, вскрикнул и упал. Ударившись о мостовую, зазвенела винтовка. Раненого старика быстро уложили на носилки и понесли назад, к Смольному.
Иванов рассредоточил людей, повел их по скользким тротуарам вдоль стен домов.
Все выходы на Дворцовую площадь были уже заняты отрядами красногвардейцев, приготовившихся к бою.
Иванов увидел пустынную площадь и дворец; в главных воротах стоял броневик. Виднелась надпись на нем: «Ахтырец». Возле дворца были сложены из дров баррикады, из амбразур выглядывали стволы пушек и пулеметов, направленные на площадь и прилегающие к ней улицы.
— Крепкий орешек, — сквозь зубы процедил Убийбатько, вгоняя в ствол винтовки патрон.
— Теперь не то, что в июле — большинство народа на стороне большевиков, — ответил Иванов и вдруг ощутил, как по вспотевшей спине пробежал неприятный и непривычный холодок страха.
Скоро начнется бой, первый бой в его жизни. Он станет стрелять, и в него тоже будут стрелять. И — кто знает? — может быть, чья-нибудь меткая пуля навсегда пригвоздит его к земле. Он вспомнил Луку; тотчас же услужливая память вызвала перед его глазами образ Даши. Что таить, он любил сына больше жизни и к этой женщине, боясь себе в том признаться, тоже начинал привязываться. Все чаще и чаще непрошено он вспоминал ее, едва начинал думать о сыне.
Кто-то сильно толкнул его винтовкой, шеей он ощутил теплое человеческое дыхание. Вокруг были люди, много людей, и у каждого есть дети, любимые женщины, матери, и все же они пришли сюда, к мертвой, пустынной площади, готовые умереть за свободу народа.
У стены стояла подвода; от нее вкусно несло свежим хлебом.
Кто-то попросил:
— Дай ломоть!
— Приказано раздавать после победы, — ответила с подводы закутанная в платок женщина.
— То есть как это после обеда? — не разобрав, удивился человек, просивший хлеба.
Начальник Красной гвардии Выборгского района, в чье распоряжение поступил Иванов, сообщил ему, что Военно-революционный комитет послал Временному правительству ультиматум — прекратить сопротивление и в 6 часов 20 минут сдаться.
— Центральный телеграф в наших руках. Зимний отрезан от всей страны, министрам ничего не остается, как поднять руки вверх, — сказал начальник.
Но вернулся самокатчик Фролов, носивший ультиматум, и, заикаясь после пережитых волнений, заявил:
— Правительство решило не сдаваться и поставить себя под защиту народа и армии. Черт знает что такое! А ведь армия и народ — это мы!
Ответ министров вызвал дружный хохот красногвардейцев.
Кто-то поинтересовался:
— Какие же там сукины сыны охраняют дворец?
— Юнкера Ораниенбаумской и Петергофской школ прапорщиков да сотня двустволок из женского батальона.
В кромешной темноте нельзя было разглядеть ладони вытянутой руки, и только слышалось, как плещутся на ветру полотнища красных знамен.
В 21 час с Петропавловской крепости раздался гулкий выстрел — казалось, лопнул огромный резиновый мяч. Следом за Петропавловской выстрелила «Аврора». Разрывов не было слышно.
Артиллеристы в мокрых шинелях выкатили на руках трехдюймовку под арку Главного штаба и пальнули по дворцу. Желтый свет, плеснувший из дула орудия, на мгновение вырвал из темноты людей, зажавших в руках винтовки. Красный огонь разрыва осветил мокрую баррикаду и напряженные молодые лица юнкеров, забрызганные дождем и мокрым снегом.
На крыше освещенного дворца и вдоль баррикад побежали проворные змейки ружейного огня, с обеих сторон ударили пулеметы, зазвенели разбитые стекла. Стаи галок, вечером кружившие над городом, устроились на ночь на крышах Зимнего. Выстрелы спугнули птиц, и они носились над озаренным, будто охваченным пламенем дворцом. Кто-то крикнул:
— Ложись!
Красногвардейцы покорно распластались среди луж. Покоряясь властному окрику, Иванов тоже упал. Но тут же поднялся во весь рост и, вспомнив, что в таких случаях полагается кричать, крикнул, надрывая легкие:
— Товарищи, за мной, вперед! — и побежал, стреляя на ходу.
Рядом с ним, шлепая по лужам, обдавая его колючими брызгами, бежали красногвардейцы. Пули пронзали воздух над головой, кто-то падал, кто-то стонал.
Механик добежал до Александровской колонны и упал, хоронясь за гранитным столбом от пулеметных очередей, подметающих площадь. Юнкера стреляли разрывными пулями; ударяясь о гранит колонны, пули взрывались; казалось, что стреляют не только спереди, но и сзади.
Механик поднял глаза к грозному низкому небу, подумал с тоской: «Хоть бы месяц показался или хоть одна звездочка!» Кругом — темнота. Не горел ни один фонарь. И только дворец освещен изнутри, как на сцене.
— Холодно, а я весь мокрый от пота, — пробормотал Убийбатько. — Полежим минут пяток и сделаем перебежку до баррикад. А у баррикад нас уже никакая пуля не укусит.
Разрезая мрак, из-за крыши дворца вырвался синий прожекторный луч, осветил Александровскую колонну и чугунного ангела на ней, попирающего босой ногой змею.
С Миллионной улицы и Александровского сада слышались раскаты «ура». Иванов знал — оттуда атаковали солдаты Павловского и Кексгольмского полков и второй Балтийский флотский экипаж, побывавшие в боях на фронте.
— Возьмем Зимний, и
