которые происходят от любви.
― Но все же недостаточно, ― сказал Сильвестр Этель, положив руку на ее ногу, которую она крепко обхватила своей ладонью.
― Брак ― это обязательство, ― сказала Этель, глядя остекленевшими глазами между мной и Остином. ― Обязательство любить друг друга даже в трудные времена. Обязательство не сдаваться и бороться друг за друга, даже когда другой ведет себя так, словно не заслуживает этого.
― Я, конечно, не заслужил того, как за меня боролась твоя бабушка. ― Сильвестр улыбнулся нам. ― Уверен, что Остин никогда бы не женился на женщине, которая не будет бороться за него так же, как Этель боролась за меня, хотя уверен, что ему придется нелегко, ― сказал он со смехом.
Я попыталась рассмеяться вместе с ним, но комок застрял у меня в горле, и я изо всех сил старалась не издать ни звука.
― Знаю, нам не удалось познакомиться до вашей внезапной свадьбы, ― сказала Этель. ― Но даже за то короткое время, что я тебя знаю, вижу, какая ты замечательная женщина, и знаю, как Остин ценит брак.
― Он всегда утверждал, что женится только тогда, когда поймёт, что нашел ту единственную, с которой сможет провести всю жизнь, ― добавил Сильвестр.
Каждое слово пробивало дыру в пузыре отрицания, который я создала за последнюю неделю. Мы проводили каждую минуту, наслаждаясь друг другом, и я старалась не загадывать на будущее. Но когда передо мной находилась Этель со слезливой улыбкой, складывалось ощущение, что передо мной одновременно предстало прошлое, настоящее и будущее.
Я вспомнила слова Остина, сказанные утром в Вегасе, его панику, когда пришло сообщение от бабушки. Вспомнила его разочарование и страсть. Все начало складываться. В то утро я не понимала его, сейчас, когда увидела тех, кто его воспитал, все стало понятно.
Очень жаль, что от этого знания не стало легче.
― Фух, ― вздохнула Этель, вытирая глаза. ― Я, должно быть, устала. Я всегда становлюсь эмоциональной, когда устаю.
― И когда выпиваешь, ― пробормотал Сильвестр, за что получил шлепок по руке.
― Не думаю, что один бокал вина заставит меня плакать.
― Слава богу. А то ты бы плакала каждую ночь, ― пошутил он.
Она закатила глаза.
― Как я и сказала, люби их, даже когда они этого не заслуживают.
Каким-то образом мне удалось рассмеяться, несмотря на то, что чувство вины все туже и туже сжимало грудь.
― Ну, я оставлю вас двоих на ночь. Кофе будет готов утром, и я приготовлю завтрак.
― Вам нужна будет помощь? ― спросила я.
― Я не из тех женщин, которые отказываются от помощи, так что, если ты не против, я была бы рада. И после завтрака мы сможем заставить наших мужчин прибраться, ― пошутила она.
― Мне нравится ход ваших мыслей, ― сказала я, подмигнув.
Они попрощались и оставили нас с Остином наедине. Я изучала истертое дерево там, где оно не было прикрыто ковром. Все, что угодно, лишь бы не смотреть в глаза, которые, как я чувствовала, призывали меня поднять взгляд. Молчание тянулось так долго, что я подумала, может быть, Остин заснул. Но потом он прочистил горло, и я поняла, что он все еще ждет, когда я посмотрю на него.
― Рэй...
― Они потрясающие, ― начала я прежде, чем он успел что-либо сказать.
Каким бы ужасным ни было молчание, уверена, что, что бы он ни планировал сказать дальше, будет еще хуже.
― Да, они замечательные. Мне с ними повезло.
Наконец, взяв себя в руки, я перестала пялиться в пол, обнаружив, что даже при тусклом освещении гостиной его ярко-зеленые глаза смотрят прямо на меня.
― Ты не рассказывал, что тебя воспитывали они.
«Ты никогда не спрашивала», ― шептало мое подсознание, вбивая в голову, что я была дерьмовой подругой.
Остин тяжело выдохнул, раздувая щеки.
― Это довольно длинная история. Не знаю, с чего начать.
От него исходило напряжение, он провел рукой по волосам и отвернулся, избегая моего взгляда.
― Расскажи краткую версию, ― предложила я.
― Ну, я никогда не видел свою маму. Она ушла, как только я родился, отец умер, когда мне было тринадцать. Вот тогда-то бабушка и дедушка взяли на себя ответственность.
― Мне жаль.
Слова были бесполезны, но я не могла ничего выдавить из себя, кроме этого, потому что в груди слишком сильно ныло. Представление о том, как много потерял Остин, вызвало физическую боль, словно тиски вокруг сердца.
― Не стоит. Я имею в виду, посмотри на меня. Я вроде как классный, ― пошутил он.
Боже, благослови отношения, которые мы создали благодаря шуткам и подтруниванию над всем серьезным. Благодаря этому из любого конфликта или сложной темы мы легко находили выход. Почти из любой ситуации. Я не была уверена, как мы найдём выход из этого брака.
Но это были будущие проблемы, и теперь, когда Этель не было рядом, разрушая мое отрицание, я могла начать собирать все обратно. Начиная с того, чтобы ухватиться за оливковую ветвь, протянутую им.
― Думаю, ты не так уж плох.
― Не так уж плох? ― усмехнулся он. ― Ты не слышала историю о том, как я восемь месяцев был главным упаковщиком в местном продуктовом магазине?
― Круто было бы, если девять.
― А ты слышала про мои баскетбольные награды?
Я рассмеялась.
― Ты имеешь в виду ту, которую тебе вручили, потому что ты отстой?
― Эй, я был в команде, чтобы все остальные выглядели лучше.
― Ты такой благородный.
Остин пожал плечами.
― Как и сказал ранее, я классный.
― Хорошо. Думаю, с тобой все в порядке. ― Он поднял кулак вверх. ― А теперь отведи меня в постель. Я устала.
― С удовольствием.
Пока он находился в маленькой ванной в холле, я не спеша рассматривала каждую фотографию и плакат в его комнате. Каждая из них рассказывала о нем чуть больше. Каждая проливала свет на то, как мало я знала о нем.
Я успокаивала себя тем, что находила незначительные вещи, которые подтверждали, что я хотя бы кое-что о нем знаю. Плакат его любимой группы «Нирвана». Стены в комнате выкрашены в его любимый голубой цвет. Геометрическая форма, изображающая океан ― его любимое место отдыха.
Но все это было, в лучшем случае, для успокоения души. Я понятия не имела, что Остин был отличником, произносящим прощальную
