белой полосой, с короткой киношной стрижкой курит у входа в «Интурист» длинную нездешнюю сигарету Джейн, по паспорту Евгения Сорина, служащая при «Интуристе» проституткой уроженка Томска, похожая скорее на итальянскую актрису, чем на представительницу своей непростой профессии. Увидела Покровского, бросила в урну сигарету, подбежала:
— Ты тут случайно? Я сегодня тебя вспоминала непонятно почему.
— Иду и думаю, вдруг Джейн увижу у входа, — Покровский приврал, сегодня он так не думал, но обычно, проходя мимо «Интуриста», искал глазами ладную фигурку Джейн. Так что особо и не приврал.
— Так давай зайдем!
Джейн схватила Покровского за локоть, потащила мимо швейцара, в дальний угол, в бархатный бар, названный так в честь бархатных темно-красных портьер, бархатных бордовых диванов, утопленных в отгороженном от холла параллелепипеде полумрака.
— Товарищ майор! — воскликнул бармен Жора, бледнолицый, светловолосый, с прозрачными глазами молодой человек, всегда носивший что-нибудь ярко-голубое, сегодня это был галстук. — Давненько!
— Капитан, — сказал Покровский.
— До сих пор! — удивился Жора, с легким сочувствием и легкой же, как бы товарищеской, издевкой.
— Угощаем капитана коктейлем, — сказала Джейн.
— Уно моменто! — сказал Жора. — С коньяком и водкой на основе виски?
— Сделай два, — велела Джейн.
Сама Джейн не пила алкоголя.
— Да я ненадолго, — сказал Покровский.
— Поэтому не три, — пояснила Джейн.
— Ты ведь, наверное…
Любой конец предложения прозвучал бы грубо — «работаешь», «занята»…
— Антракт, — сказала Джейн. — Он там перышки в номере чистит, семье звонит. Жора, мне кофе.
Джейн, хотя Покровский не спрашивал, рассказала об удачном клиенте. Богатый итальянец с греческой фамилией, на две недели приехал по торговым делам, в первый же день познакомились, и вот, восьмой день уже, так сказать, вместе.
— Надоедливый, правда. Может три раза, не вынимая, — сказала Джейн. — Шестьдесят мужику.
Она всегда говорила с Покровским так откровенно, такая у них была игра. Они столкнулись на одном деле, и обстоятельства так затейливо переплелись, что Джейн и Покровский серьезно помогли друг другу, с тех пор дружили. Из магнитофона за стойкой лилась фортепьянная импровизация, ноты прыгали друг через друга, как в чехарде, вот одна нота застряла, на нее налетели другие, сбились с ритма, слепились, но пианист ловко протолкнул мелодию мощным аккордом, музыка поскакала дальше. Жора выставил на стойку два стакана, Джейн поднялась с низкого дивана, сделала пару шагов, протянула стаканы Покровскому. Узкая юбка задает походку, бедра качнулись влево, вправо, тонкая щиколотка в коричневом капроне… Джейн знала тайну о ранении Покровского, а таких людей было совсем немного. Коктейль густой, терпкий, пахнуло одновременно морем и травами: наверное, бармен добавляет туда напиток «Байкал». В десяти метрах освещенный холл, французы у лифта машут руками, галдят, а тут приглушенный свет, бархатный диван, Джейн вытянула ноги, коричневые строгие туфли, издалека похожи на «скороход» для пожилых учительниц, а вблизи видно, какие изящные и дорогие. Сбросила их. Покровский прикрыл глаза, отхлебнул.
В «Интуристе» были и другие бары, посветлее, с музыкой попроще, с другими девушками или без девушек. Этот был рассчитан на тех, кто не побоится подойти к Джейн, похожей на богатую аристократку, как мог Покровский их себе представлять: строгая одежда, минимум косметики, матовая кожа. Покровский попадал сюда один, быть может, раз в три месяца, и проваливался в щель между времен и пространств, как бы немножко не существовал. И реальность эта, неофициально допускаемая властями в полукилометре от Кремля, ибо важно нам угодить иностранцу, тоже не совсем существовала, и коктейли, наверное, через кассу не пробиты.
— У тебя есть пистолет, капитан? — спросил Жора издалека, сквозь музыку — белая салфетка, бармен, как ему полагается, всегда протирает бокалы.
— Два, — сказал Покровский и для убедительности хлопнул себя по обоим бокам.
— Тогда я спокоен, — сказал Жора.
— Я, говорит, утром в Милане, днем в Риме, вечером в Париже, в Милане жена, в Риме любовница, в Париже девчонки, в Милане фабрика, в Риме министерство, в Париже… Не помню, что там еще в Париже… — говорила Джейн.
Ногти на ногах Джейн накрашены ярко, видно даже через плотные темные колготки. Шевелит уставшими пальцами.
— Завидно, наверное, — сказал Покровский. — Такая насыщенная география.
Он действительно не знал, завидно ему или нет.
— Никто никогда не живет полной жизнью, кроме матадоров, это я помню! — вспомнила Джейн.
— Это я сказал?
— Ты.
— Справедливо! Если не понимаешь, что это все может закончиться в любую секунду, — то и не живешь. Просто у матадора это нагляднее. Бык бежит.
Покровский не совсем так думал, это для него была слишком пафосная мысль. Но так вышло, что для Джейн он придерживался такого пышно-романтического образа. У этого была хорошая основа: Джейн видела, как он дерется и стреляет. К тому же он неплохо уже выпил сегодня.
— Подожди. Какая разница, понимаешь ты это или нет… Из «не понимаешь» не следует «не живешь».
— Тоже справедливо, — не стал спорить Покровский.
Вспомнил Сережку Углова, прислонившегося к косяку, глаза его серьезные, медведя в руке.
— Покажи два пистолета, — попросила Джейн.
— Да нет у меня пистолетов никаких.
— Ну вот, — Джейн сделала вид, что разочарована.
Покровский подумал, что, наверное, оплатит эти коктейли даже не Джейн из гонорара, полученного от толстого итальянского грека, а непосредственно толстый итальянский грек, когда спустится в холл. Джейн ждала, тратилась в баре, он должен, конечно, возместить. Считать ли это унижением мундира? Инспектор уголовного розыска принимает угощение — от интуристовской проститутки ли, от капиталистического ли бизнесмена, тут уже разницы нет.
У бизнесменов тоже есть какие-то быки — связанное с биржей понятие, есть быки и тигры, или нет, быки и медведи, одни играют на понижение, другие на повышение. Чем повышение отличается от понижения в контексте биржевых спекуляций, Покровский объяснить не смог бы. Это несложно, он даже статью читал, но поскольку к реальной жизни не применимо, то и вываливается мгновенно из ума. В общем, если толстый грек на стороне медведей, то он в некотором смысле тоже матадор, поскольку против быков.
— Один раз у него не встал вечером. Ну не встал и не встал, делов-то, — рассказывала Джейн, потягивая ароматный кофе, а бармен Жора уже сделал кофе и для Покровского, поставил на стойку, сказал, что это лично от него.
Джейн сходила к стойке за кофе — необыкновенно тонкая лодыжка. Села, продолжила:
— Мне оно и лучше, отдохнет одно место. А он, видишь, счел себя обязанным, будто у нас прямо дружба… Залез рукой. Не все умеют. А он, знаешь, так это все исполнил… Не поверишь, два оргазма. А оргазмов с клиентами практически не случается. И вообще — рукой оно ничуть не хуже, если от чистого сердца.
И
