я что — я ничего…
— Каким образом они у вас появились? Подробнее. И зачем? — инспектор держался на уровне возложенной на него миссии.
— Кто-то долги ими отдавал, знаете, нам, молодым морякам, постоянно советских денег не хватало… На дни рождения и праздничные даты, опять же, дарили… Да и так просто оставляли — сами же в море, а я авось сумею распорядиться. Вот и скопилось — без особой конкретной цели, на всякий случай.
— Конкретно: кто?
— Господи, прости меня, грешного! Тут — помню, тут — нет, в который раз повторять… Но точно знаю, — голос Виноградова отвердел: — Все эти чеки были заработаны и получены моряками загранплавания пароходства — именно нашего пароходства, подчеркиваю! — и относятся к категории, подлежащей обмену согласно положению от прошлого года. Точка.
— Это невозможно проверить!
— Наверное… Но это не моя проблема.
— Давайте дальше.
— Больше года они у меня без толку валялись, а тут как раз пароходство на аренду ушло, начальник объявил об обмене чеков на СКВ по тому курсу, которым когда-то государство своих граждан обманывало — около шестидесяти копеек за доллар.
— Но это же не реально!
— Интересно… Двадцать лет вы этот курс во всех газетах видели, он вас не смущал, а теперь… Впрочем, это не ко мне вопросы, верно?
— Да. Разумеется. Но ведь обмен длится уже больше года, почему же вы их только сейчас использовали?
— Это я уже объяснял. Право на обмен чеков имеют только лица, работающие или работавшие в плавсоставе пароходства, обычно — через судовую кассу того теплохода, в команду которого они входят.
— Так строго?
— Достаточно строго. Можно было, конечно, как кое-кто не совсем порядочный, сунуть свои или скупленные чеки кому-нибудь из находящихся в зависимости моряков, чтобы без шума обменяли…
— Вы кого-то конкретно имеете в виду? — тревожно нахмурился начальник морского отдела.
— Упаси Господи! А вы считаете, это возможно?
— Что я считаю — к делу не относится. Сейчас о вас речь! — Храмов встал и отошел к окну.
— Сейчас — да-а… — грустно согласился Виноградов. — Так вот. Как всем известно, с этого лета пассажирские суда пароходства сопровождаются сотрудниками милиции — после того, как с них убрали штатных чекистов. Работали мои милиционеры, офицеры — из отдела, оперативники, санкционировало все это управление… Поэтому вполне естественно, что в конце концов наш генерал, товарищ Храмов и я решили посмотреть, как все это в натуре выглядит.
— Благое желание… — понимающе улыбнулся Николаев.
— Вы же читали документы, — засуетился подполковник. — Необходимо было решить вопросы с размещением, уточнить порядок начисления им суточных, потом — должностные инструкции, ряд других нормативных документов.
— Я понимаю… Понимаю.
— Позволите продолжить? Мы все трое были внесены в судовые роли — ну, то есть, в экипаж «Наташи Ростовой» в качестве офицеров безопасности. Паспорта моряков получили. И только потом, фактически попав в категорию лиц, имеющих это право, я в установленном порядке написал заявление… Оно у вас есть.
— Да, есть. Вы, как офицер безопасности такого-то судна, просите в установленном порядке обменять заработанные вами чеки…
— Не надо! Не «заработанные», а «имеющиеся у меня», сверь с текстом!
— Допустим. И вам, как работнику контролирующей организации, главбух, конечно, отказать не смог…
— Пожалуйста, отметьте: уважаемый главный бухгалтер пароходства не находился и не находится в какой-либо должностной зависимости от меня, скромного маленького начальника милиции на одном из маленьких структурных подразделений в сфере пассажирских перевозок.
— Ну, о взятке или злоупотреблении служебным положением никто не говорит. Тут, скорее, речь идет о нарушении этических норм. Итак, документы на обмен вам подписали. Чеки сдали, и в ходе рейса в судовой кассе капитан Виноградов получает валюту. Сколько всего?
— У вас проблемы с памятью? Посчитайте. Примерно шесть тысяч долларов или около того.
— Своим спутникам вы об этом говорили? — не стесняясь Храмова, спросил инспектор.
— Нет. Это вопрос не служебный, сугубо личный… Не только не говорил, но и, еще раз повторю, ничего из этой суммы я ни начальнику морского отдела, ни генералу не передал!
— Я об этом не спрашивал! — повысил голос Николаев.
— Как же? Вчера этот вопрос вас очень интересовал, помните, что вы мне предложили?
— Прекратите!
— Действительно, Владимир Александрович… — не зная, как себя вести, вмешался подполковник.
— Где сейчас находится полученная вами валюта? На что вы ее потратили?
— Если вам больше нечего спрашивать — может, закончим на сегодня? Отвечал ведь уже…
— Да ладно, Владимир Александрович… — инспектор по особым поручениям вдруг превратился в обычного не очень здорового человека.
— Собственно, проверка уже закончена, завтра уезжаю в Москву и через недельку получите заключение. Ограничимся, видимо, мерами дисциплинарными…
— Тем более что уголовное дело возбудить не получилось, — не удержавшись, перебил Виноградов. — Вас ведь в трех прокуратурах послали, так?
— Действительно, признаков состава преступления в действиях не усмотрено, хотя… Нарушение служебной этики, использование служебного положения — нет, не злоупотребление, а использование, я в этих нюансах разбираюсь… Может быть, вы уволитесь?
— Ничего себе!
В этот момент в дверь постучали.
— Товарищ подполковник! На минуточку, пожалуйста…
— Не возражаете? — И, дождавшись небрежного кивка инспектора, Храмов вышел вслед за секретаршей.
— Знаете, Виноградов, — доверительно придвинулся в Владимиру Александровичу москвич, — по-человечески я вас понимаю. Сейчас все поднимаются на чем могут, в основном — криминалом, а кто поумнее — используя ситуацию.
Он мечтательно и завистливо прищурился:
— Повезло тебе… Много всяких условий совпало: и происхождение чеков худо-бедно объяснить можешь, и в рейс тебя законно включили, и при всех нюансах нигде букву закона не нарушил, это же надо всю пароходскую систему насквозь знать… Но тут большая игра, надо тебя сожрать, вот и жрем! Я ж понимаю, чеки тебе начальник с генералом дали, подставили, а на троих — сумма не такая уж страшная получилась. Вот молчишь про них, а за тебя слова никто не скажет, не надейся…
— А я и не надеюсь.
Кофе был крепкий, но, на вкус Виноградова, Михаил Анатольевич положил слишком много сахара.
— Значит, можно поздравить… Я, в общем, рассчитывал на худшее.
— Я, признаться, тоже.
— Неполное служебное… Бред, конечно! — Кабинеты во временном помещении, которое занимали сотрудники Управления налоговых расследований, были такими крохотными и холодными, что напоминали карцеры заштатной гарнизонной гауптвахты. Михаил Анатольевич постоянно ходил простуженным, ломило поясницу — очевидно, и возраст сказывался.
— Предложили по-тихому уволиться — я уперся. Тогда на шефа надавили… Ну и генералу, конечно, эта головная боль ни к чему, он при моей фамилии вздрагивает, хотя мужик и неплохой, много чего в жизни повидал.
— Его понять можно.
— Конечно… В общем, предложено искать место. Обидно до слез — я ж вокзал из
