обеих руках он держал тот самый предмет – объемистый, завернутый в промокшую тряпку. От усилия на предплечьях вздулись жилы. Когда вода стекла, я рассмотрел находку получше, однако все еще не мог определить, что это. Вроде как большой кусок мяса, обернутый тканью – костистый обрубок с выступающими хрящами…
Я закричал так, как не кричал ни разу в жизни – ни до того, ни после. Не знаю, кричала ли Андреа; я ничего не слышал – мой вопль перекрыл все остальные звуки. Андреа отшатнулась и осела на землю, не в силах видеть жуткое зрелище – обезглавленное тело в отнюдь не любящих руках Страшилы. Я упал вместе с ней, тоже проехавшись пятой точкой по рыхлой лесной почве. Только мои глаза, не отрываясь, смотрели на страшное шоу, которое разыгрывалось на берегу Заливной ямы.
Страшила стоял неподвижно; его руки крепко сжимали мокрые складки того, во что был одет обезглавленный труп – нечто похожее на черную рубашку. Вода стекла, и лишь отдельные грязно-серые капли падали с отвратительного груза. Я отчетливо различал зияющую рану в том месте, где раньше находилась голова. Рана давно не кровила; осталась лишь мясистая бесцветная культя, с белыми кружочками костей и сухожилий на срезе.
Я притянул Андреа ближе и ухватился за нее, как за спасательный круг. Сердце билось неритмично. Я невольно начал перебирать в уме многочисленные возможные жертвы, хотя большинство из них ни ростом, ни комплекцией не соответствовали телу в руках Страшилы.
– Я хочу, чтобы вы это видели, – произнес сдавленный голос.
На сей раз вскрикнула Андреа. От ее испуганного вопля я вздрогнул – наверное, в десятый раз за последние десять минут. Коротышка приблизился к нам фута на три и наклонил свою пластиковую голову. Мы сидели, прижавшись друг к дружке.
– Я хочу, чтобы вы это видели. – Он жестом указал на Страшилу и его жертву. – Безгласие неотвратимо приближается. Я никогда не исцелюсь; причина тому – пакт, который заключили наши семьи. Однако я буду неуклонно – слышишь, неуклонно! – преследовать тебя, измываться над тобой, я превращу твою жизнь в ад, чтобы ты искупал грехи своих предков. Понял, пацан? На моем сыне все закончится!
К концу речи он перешел на крик, однако контролировал свой фальшивый гортанный акцент, лишь добавив к нему нотки безумия. Он приблизился еще на два шага и наклонился; уродская пластиковая голова оказалась совсем рядом с моей. На вдохе мешок повторял контуры лица. Я разглядел через неровный разрез синеватые губы и желтые зубы, и даже залегшие под глазами тени.
– Я не понимаю, о чем ты, – через силу ответил я. Неуравновешенность Коротышки меня пугала. Почему мы ему поверили? Да, я совершил величайшую в своей жизни глупость.
– Отпусти нас! – выкрикнула Андреа, приподнявшись на несколько дюймов. – Ты, козел вонючий!
Коротышка нагнулся и влепил пощечину ей, а затем мне. Я не успел отреагировать и откинулся на спину, как и Андреа, – больше от шока, чем от боли или силы удара. Горящая огнем щека – ничто в сравнении со страхом, который пронзил тело.
– Не смей говорить со мной, как… – Коротышка поперхнулся и тяжело задышал; пластик на голове потрескивал, как наэлектризованный. – А ведь ты мне не нужна, – заговорил он почти изумленно, преподнося это как откровение. – Ты мне не нужна, девочка. Мне нужен только Дэвид.
Он полез в карман и достал охотничий нож длиной не меньше восьми дюймов. Выставил перед собой, нацелив на Андреа, и покрутил пару раз, словно пытаясь отразить солнечный свет поверхностью лезвия.
– Мне нужен только Дэвид… Как вы считаете, парни? Может, зарежем эту свистуху, как свинью? – Он повернулся к Страшиле, по-прежнему стоявшему в центре пруда с трупом в руках. Тот замотал головой, экспрессивно, хотя и медленно. Чтобы его поняли наверняка. – Ой-ой. Какие мы добрые. А ты, сынок? – Коротышка обратился к мальчишке, топтавшемуся в паре футов от берега. – Оставим нашего друга Дэвида вдовцом? Вдовцом в шестнадцать лет… Печально.
Я вдруг сообразил, что он перестал намеренно искажать голос. Возможно, забыл в ходе стремительно меняющейся ситуации. Насколько я помнил – хотя помнил я немного, – теперь он разговаривал со мной как в детстве, когда показывал лопату, и потом, когда угрожал мне в бараке, прежде чем убить Алехандро.
Мальчишка уверенно кивнул.
Коротышка склонился ко мне, держа нож правее, всего в нескольких дюймах от шеи Андреа.
– А теперь ты, Дэвид. За что проголосуешь? Хочешь, чтобы я перерезал ей горло, чтобы ты раз и навсегда отделался от этой сучки, и больше не слышал ее нытья? Мы найдем тебе хорошую девочку в Колумбии.
Я едва совладал с голосом.
– Нет. Пожалуйста. Пожалуйста, не убивай ее. Прошу тебя.
Я этого не вынесу. Не вынесу даже мысли о том, что он убьет еще кого-то из моих друзей, и особенно Андреа. Мое тело дрожало от немой ярости.
Коротышка выпрямился и опустил нож.
– Пацан проголосовал против. Счет равный, два-два. А как насчет тебя, девочка? Твой выбор!
Андреа посмотрела ему в глаза с такой ненавистью, какую только можно вообразить. И помотала головой.
– Ты голосуешь против, – прогнусавил Коротышка сквозь пластик. Да он совсем свихнулся! – Позвольте подвести итог. Значит, так… Как говорил мой учитель математики, счет три-два. В пользу того, что я не перережу тебе горло и не изменю мир к лучшему. С прискорбием сообщаю, что засчитывается только мой голос, а следовательно, счет один-ноль.
Именно в тот момент, когда он объявил, что засчитывается только один его голос, я решил – живой или мертвый, но я не позволю ему причинить вред самой лучшей моей подруге.
Он подступил к Андреа и наклонился, почти касаясь ее ног. Затем встал на колени, одну руку положил себе на бедро, а в другую взял нож, нацелил острие в небо и принялся изучать с любопытством, поворачивая туда-сюда. Фирменный номер: «сначала помучай жертву». Я ощутил, как Андреа напряглась; пальцы ее правой руки сжали мое плечо.
Коротышка вернулся к своему фальшивому скрипучему голосу:
– Что ж, начнем с глотки…
Андреа извернулась всем телом и выпрямилась, как резко отпущенная пружина. В какой-то момент, не замеченная ни мной, ни Коротышкой, она выковырнула из песчаной почвы камень и ухватила в левую руку. Теперь же, используя меня как опору, она размахнулась и врезала массивным куском гранита прямо в лицо Коротышки. Он завопил дурным голосом – подобающим не серийному убийце, а скорее младенцу, которого вырвали из рук матери и отдали в ясли. Пластиковый мешок лопнул, открыв лицо, и я увидел, как изо рта Гаскинса
