Дмитрию просто хочется быть рядом с кем-то, кто волнуется примерно так же. Хотя хрен там он это признает. Мы, конечно, довольно быстро и гармонично срабатываемся, но все разговоры лаконичные и строго по делу. Едва ли папаша Юли хотя бы присматривается ко мне — я в его мире в принципе лишний.
И уж сейчас мне на это настолько пофигу, насколько только возможно. Потому что каждая минута без новостей о местонахождении девчонки буквально режет.
В общем, в конечном итоге выясняется, что Юля просто-напросто работу себе быструю нашла, психанув от ультиматума папочки про деньги. Ко мне обращаться тоже не хотела: гордая, да и злая на нас обоих была. Решила, что всё сама.
Вот только работу так быстро, чтобы в тот же день заступить, нормальную не найти. В итоге ходит по улице, листовки раздаёт. Замечаем её ещё издалека, подавленную такую, вяло улыбающуюся людям и на автомате действующую.
Ускоряю шаг, игнорируя Дмитрия рядом. Хочу первым до девчонки дойти. Обнять хотя бы, может, успеть попросить прощения ещё раз, дать понять, что я рядом. А потом уже с отцом будем разговаривать.
Он, кстати, не спешит меня догонять, вальяжным ленивым шагом далеко позади остаётся. Может, даже тормозит слегка. Хотя вот уж не знаю, почему — вряд ли ради того, чтобы нам с Юлей немного приватности дать. Как бы я за неё ни волновался, этим мнение о себе едва ли изменил.
Она не замечает меня, дорогу переходит. Благо зелёный. Но…
Какой-то ублюдок несётся по дороге на всех тормозах, игнорируя правила. Замечаю не сразу, лишь после истошного крика отца девчонки:
— Юля! Юля, берегись!
Она слышит… Но замирает на месте от неожиданности, тормозит слишком. Бросает взгляды по сторонам, а чокнутый мудак уже прямо на неё несётся. У меня тут же срабатывают инстинкты и бросаюсь вперёд на всех возможных и невозможных скоростях, не соображая толком, действуя лишь порывами. Тело само догоняет, что нужно делать, в секунды выталкиваю Юлю с дороги.
А потом чувствую удар. Мощный, резкий, с ног сбивающий. Кажется, я захлёбываюсь вдохом, слишком уж меня кидает на асфальт, ещё и прокатывает. А боль простреливает так, что реальность теряю.
Рваными клочками ловлю воздух, перед глазами всё расплывается. В сознании тоже. Словно где-то в другой комнате звучит Юлин отчаянный голос:
— Антон! — кажется, я чувствую её руки. Нежные прикосновения слегка притупляют боль, но не могу даже тянуться к ним, и глаза сами собой закрываются. Да что ж вялый такой? — Боже, Антон, пожалуйста… — она гладит, шарит руками мне по телу, приподнимает слегка и всхлипывает где-то чуть ли не над лицом. — Любимый…
А где этот мудак на машине? Мимо пронёсся? Юлю я точно успел вытолкнуть, её не задело…
Меня резко отрывает от асфальта и из рук Юли — видимо, подбежавший Дмитрий берёт на руки. Ну правильно, тут как бы дорожное движение вот-вот возобновится. Светофоры, конечно, дают немало времени пешеходам, но машинам всегда намного больше.
Мысли сбивают одна другую, а сам не могу даже пошевелиться. И дышать сложнее становится. Совсем вялым становлюсь. Сознание тоже безжалостно уплывает.
Последним, что слышу, оказывается голос Дмитрия где-то рядом, почти отчётливый:
— Вызывай скорую. Я пока посмотрю, как ему помочь.
Глава 23. Антон
Медленно, с трудом разлепляю глаза — на этот раз отходняк после накроза даёт о себе знать. Мне делали операцию на позвоночник. Головой вроде несильно ударился, в основном спина всё приняла на себя. Хотя башка тяжёлая сейчас, да и мышцы ноют. Хорошо хоть вижу всё прекрасно, да и в сознании проясняется.
Одна нога перетянута бинтом, болит. Не сказать, чтобы сильно, но даёт о себе знать неприятными отголосками по всему телу. И кто, интересно, оплачивает всё это лечение? И вообще как это всё оформлено было, если я полис с собой не брал? И паспорт тоже. А вообще, давно я в отключке?
Не сразу замечаю, что в моей палате человек сидит. И не какой-то незнакомый, а очень даже конкретный — Дмитрий.
Встречаемся с ним взглядами. Папа Юли сразу поднимается, ко мне подходит.
— Я хотел извиниться, — выдавливает глухо, с тяжёлым вздохом.
— Юля заставила? — вообще-то я собирался усмехнуться, но выходит так себе. И голос тоже скорее слабым звучит, чем с поддёвкой.
Да и нахрена мне Дмитрия поддевать? Уж можно было удержаться.
Убеждаюсь в этом сильнее, когда он ещё сильнее вздыхает, чуть ли не с горечью, ещё и мнётся, прежде чем сесть на краешек моей кровати. Да и взгляд у него непривычный… Чуть ли не робкий.
— Нет. Она не знает, что я здесь. Злится на меня, — отрывисто говорит, почти без эмоций, но при этом всё равно видно, что непросто ему даются эти слова. — Имеет право. И я не прошу тебя нас помирить, просто хочу объясниться.
Непривычно видеть Дмитрия таким осторожным, слова подбирающим. Даже не нахожусь, как заполнить повисшую паузу. Впрочем, этого и не требуется, потому что вот уже слышу сдавленные объяснения:
— С тех пор, как умерла мама Юли, я боюсь облажаться ещё раз. Я упустил жену, её убили. Потому и опекал дочь, даже слишком, — Дмитрий сжимает челюсть. На какой-то момент его взгляд становится жёстким, хотя мне хватило его слов и тона, чтобы понять, что эти эмоции у него либо к самому себе, либо к убийце. — Придирчивость к каждому в её окружении тоже отсюда. И тем более к каждому, кто как-либо преступал закон, — после небольшой паузы уже спокойнее добавляет Дмитрий. — Но ты хороший парень. Когда ты бросился… Ты ведь даже не раздумывал. Я спокоен за дочь. Больше не вмешиваюсь.
Его слова звучат так твёрдо и уверенно, что не оставляют сомнений. Хотя я слегка зависаю на время — когда бросался, как-то даже не думал о том, чтобы кто-то это оценил. Я и сейчас не воспринимаю это с такой позиции. Всё это время думал только о том, чтобы Юля жива была и здорова. Потому меня как-то врасплох застаёт резко изменившийся ко мне Дмитрий.
Так и не ориентируюсь с реакцией на его излияния. Да и слаб ещё слишком, голос нормально не слушается. Ещё и горло
