Затем настала пора контракта, где пришлось изменить несколько пунктов, ибо они показались немного расплывчатыми. Потом его переписывали в двух экземплярах, когда и поставил подпись. Со стороны устроителей он удостоился печати на сургуче. Я счел его недостойным того, чтобы она появилась и с моей стороны, хотя смог бы. На навершии эфеса шпаги имеется изображение родового герба, которое с легкостью заменит печать. Собственно, для этой цели оно там и есть. Сам герб довольно прост, и представляет собой три короны, где средняя из них находится чуть выше двух остальных и крупнее. Два перекрещенных между собой меча ниже них, и никакого девиза. Да и к чему большее? Либо ты живешь как положено, либо тебе не поможет ничто. Ни львов в обрамлении замысловатых орнаментов, ни чрезвычайно глубокомысленных изречений. Справедливости ради, оттиском я никогда и не пользовался. Не находил причин: всегда достаточно было подписи, поскольку всем хорошо известно — если уж ее поставил, только смерть не позволит мне сдержать слово, как бы напыщенно не прозвучало. Хотя нет, лгу, однажды пришлось. Оттиск появился на лбу господина по весьма веской причине: не люблю, когда о моем роде отзываются пренебрежительно. Как едко заметил пострадавшему лучший друг и всегдашний секундант Антуан сар Дигхтель: «Сдается мне, вы отныне являетесь чьей-то собственностью».
Когда с документами, наконец, было покончено, какое-то время пришлось позировать.
— Афиши будут расклеены по всему городу! — с торжеством в голосе заявил Марк Флавис.
— А что, одного текста недостаточно? — позировать время от времени мне приходилось и раньше, но никогда прежде я не ждал окончания сеанса настолько нетерпеливо.
— Ну, в случае с самим сарр Клименсе!.. Как мы можем позволить себе другое? — Флавис то ли решил польстить мне, то ли искренне так считал.
— Господин сарр Клименсе, улыбнитесь пожалуйста! — попросил художник. — Мне хотелось бы запечатлеть вас улыбающимся.
«Желаете распугать зрителей вместо того чтобы обеспечить их явку?».
— Давайте обойдемся без нее, — только и оставалось сказать в ответ.
Уже потом, когда все закончилось, я все-таки не удержался от соблазна взглянуть на поединок, которым заканчивался очередной день турнира. Было видно — сошлись два равных соперника, в чем-то похожих по стилю и даже внешне, и мне никак не удавалось понять, за кого именно переживаю. Затем один из них сделал красивый выпад, угодив кончиком шпаги, оканчивающийся металлическим шариком, оппоненту в живот, отчего тот рухнул на колени. Было хорошо видно, насколько ему мучительно больно, в то время как толпа бесновалась, получив то, ради чего сюда и пришла. Под ее восторженный рев проигравшего с арены и унесли.
Наконец, можно было заняться и насущными проблемами. Найти себе жилье на ближайшие несколько дней: возвращаться в «Золотой якорь» не хотелось. И купить замену тем вещам, которые в нем пропали. Уже на выходе из «Домашнего уюта», а именно так называлось мое новое прибежище, я угодил под шквальный огонь вопросов местных газетчиков.
Как они меня отыскали, понять затруднений не вызвало. Оба господина, и Флавис, и Савинор, не сомневаюсь, успели сделать все, чтобы о нашем соглашении стало широко известно. Извозчика я нанимал у самой арены, и она — постоянное место, где тот всегда и поджидает клиентов.
— Вы специально прибыли на турнир, сарр Клименсе?
— Нет, я здесь проездом, но не смог удержаться от соблазна скрестить клинки с лучшими из лучших.
— Каким будет ваш гонорар?
— Настолько огромен, что всерьез помысливаю приобрести судостроительную верфь, и наконец-то навести там порядок.
Судя по тем же газетам, что-то с верфью было не так. Она считается крупнейшей в Ландаргии, но в последнее время испытывает сильнейшие затруднения. И еще над вышедшими с ее стапелей кораблями словно навис злой рок. То разломает на волне, то они станут жертвами пиратов, а то вдруг и вовсе исчезнут. А когда их обнаружат, выяснится — сами они в полнейшем порядке, но таинственным образом исчез экипаж.
— Как вы думаете, кто является главным фаворитом турнира, и с кем вам предстоит встретиться?
— Победит сильнейший, и бой с ним будет далеко непростым!
Оставайся в компании сар Штраузена, мне бы и в голову подобного не пришло, но сейчас я дурачился. И еще сыпал штампами.
Затем прибежал мальчишка, который был послан за извозчиком, и я торопливо откланялся, так они успели надоесть. Тогда-то и началось куда более неприятное, потому что пришлось отвечать на те вопросы, которые задавал сам себе. «Согласен, Даниэль, девчонка мила. Причем настолько, что твое состояние мне понятно. Но подумай еще разок, возможно будет куда лучше, если Аннета останется в памяти такой, какой ты себе ее и представляешь? И не придет горького разочарования после вашей встречи. Что ты о ней знаешь? Возможно сейчас, в эту самую минуту, она разговаривает со своим сожителем. Хвастая, как ей удалось облапошить одного дворянчика, продав ему побрякушку за целых три серебряных монеты. К тому же он пригласил на свидание».
— Да сходи, чего уж там, — милостиво кивает он. — Глядишь, и еще получится его нагреть, нам деньги не лишние. А чтобы тебе в голову не пришло ничего блудливого!..
И он валит ее на постель, которая некоторое время ритмично под ними поскрипывает. Что не помешает Аннете при нашей встрече заявить:
— Даниэль, вы произвели на меня неизгладимое впечатление при одном только взгляде на вас! — или что-нибудь в том же духе.
«Но даже если Аннета не знакома с чувственной стороной жизни, она не твоего круга! У нее нет воспитания, знаний, чувства такта, и многих других вещей. Ее взгляды на окружающее разнятся с твоими настолько, насколько это вообще возможно, и о чем вы сможете поговорить? Что она может понимать в музыке, как ей оценить твоих любимых композиторов, или живописцев? Да и кто она, если разобраться как не шарлатанка, продающая с лотка то, что могут купить только самые дремучие люди? «Чтобы груди росли!» Может быть, пока еще не поздно, сказать извозчику, чтобы тот разворачивался, и вез назад? Тем более, ты уже опоздал, и вряд ли она тебя дождалась. И во всяком случае, не строй далеко идущих планов, к чему? Вкуси ее женских прелестей, если настолько невмочь, и на этом все».
Мои сомнение развеялись, как только увидел Аннету. Девушка сидела на краешке постамента памятника какому-то местному деятелю, и со скучающим видом смотрела по сторонам. Но я готов был поклясться — когда она меня увидела, выражения ее лица на какое-то мгновение изменилось, чтобы снова стать почти равнодушным. Почти, поскольку Аннета мило улыбнулась.
— Извините, опоздал. Откуда-то навалилось столько дел, о которых даже предположить не мог.
— Я уже и не надеялась, — призналась она.
На ней было платье чуточку свободнее, чем нужно бы, но куда наряднее того, в котором впервые ее увидел. Я помог ей спуститься, и некоторое время мы шли молча. При всем своем опыте, я понятия не имел, как вести себя с девушками из народа. О чем с ними говорить, и даже как себя вести. Но Аннета продолжала волновать меня так, что никогда прежде ничего подобного не испытывал даже близко.
