Не обращая внимания на констебля Бартлета, стоявшего возле открытой двери, Пенроуз посмотрел внутрь помещения — на краю постели, обхватив голову руками, сидел Уайт. Как только полицейские вошли, он вскочил на ноги и в нерешительности протянул Пенроузу руку — словно не был уверен, пожмут ли ее или пристегнут наручниками к железной ножке кровати. Пенроуз не сделал ни того ни другого — он вежливо кивнул Уайту, попросил его вернуться на прежнее место, а сам огляделся в поисках стула. Обнаружив нечто похожее в углу комнаты, инспектор поставил эту развалюху с обшарпанным сиденьем прямо перед Уайтом на таком расстоянии, чтобы тот не чувствовал угрозы, но все же испытывал некий трепет.
Помещение было довольно живописным. Две стены украшали театральные плакаты, очевидно, тех постановок, с которыми работал Уайт в «Уиндхеме» и «Новом», а монашескую скромность узкой постели оживляли две декоративные подушки и кусок темно-красного полотна, служивший покрывалом. На столике возле кровати стояли будильник и фотография, и Пенроуз чуть не отпрянул от неожиданности — с фото на него как живая смотрела Элспет. Она стояла вместе с Уайтом перед входом в «Новый театр» рядом с табличкой «Мест нет» и победно махала двумя билетами. Рядом со снимком несколько открыток с достопримечательностями Лондона были прислонены к кувшину с цветами, и Пенроуз с облегчением обнаружил, что есть люди, которые предпочитают нарциссы — таинственные ирисы начинали наводить на него тоску. Вся комната выглядела слишком чисто и аккуратно прибранной, и Пенроуз предположил, что ее привели в порядок специально для этого выходного.
Уайт перехватил его взгляд и ответил на вопрос до того, как он был задан:
— Открытки я купил в пятницу для Элспет. Я хотел показать ей их, чтобы она выбрала, куда пойти в воскресенье. А нарциссы… Если бы она решила вернуться сюда, я бы хотел, чтобы ей здесь было приятно.
Пенроуз снова оглядел комнату, и его кольнуло воспоминание молодости: те же первые робкие шаги на пути к физической близости. Цветы, приоткрытое окно, чтобы проветрить маленькую комнату, приготовленная заранее выходная одежда с тщательно подобранными к ней носками немой язык молодых мужчин независимо от их классовой принадлежности и места жительства. Хедли позаботился обо всем. На газовой горелке — типичной принадлежности съемной квартиры — стоял чайник, а рядом с ним две керамические кружки, разные, но обе яркой, привлекательной окраски. А вот и замена чаю — бутылка пива «Гиннесс» и два стакана. Пенроуз был уверен — если бы он подвинулся поближе к кровати, то уловил бы нежный запах свежевыстиранного белья.
Первые впечатления о Хедли Уайте подтвердили предположения инспектора, но и удивили. Пенроуз ожидал увидеть перепуганного парнишку, и на лице Хедли действительно застыл испуг, но и облегчение, которое Арчи нередко встречал утех, кто решил встретиться лицом к лицу с чем-то страшным, но неизбежным. А еще — Хедли оказался очень хорош собой: широкие плечи и узкие бедра спортсмена и открытое, одухотворенное лицо, полностью лишенное тщеславия и оттого еще более красивое. Если бы Пенроуз не старался держаться подальше от определенного рода эпитетов, то назвал бы его лицо честным. И еще в нем чувствовалась притаившаяся за страхом решимость: что бы ни случилось, до конца держаться выбранного курса. А что это за курс, Пенроуз надеялся сейчас выяснить.
— Элспет любила нарциссы?
Поначалу Хедли подумал, что инспектор шутит. Когда же понял, что вопрос задан всерьез, он растерялся.
— Она любила разные цветы.
— И у нее не было любимых?
— Я по крайней мере об этом не знаю. Она мне рассказывала о розовых кустах в саду у них дома, но я ей покупал фиалки, подснежники и нарциссы, и она говорила, что они все ей нравятся.
— А зачем, Хедли, вы сбежали? Вы должны, были догадываться, как это будет выглядеть со стороны.
— Я испугался, — сказал он с обезоруживающей простотой. — Газеты называли это преступлением страсти, и я знал, что вы будете меня разыскивать, что вы решите, будто Элспет убил я. Неужели вам в жизни никогда не было так страшно, что хотелось убежать куда глаза глядят, при том, что вам совершенно нечего скрывать?
Да уж, Пенроуз мог бы вспомнить не один подобного рода пример.
— Когда вы узнали о смерти Элспет?
— Во время дневного спектакля. Я поначалу не знал, что убита именно Элспет, — просто все за кулисами говорили о том, что случилось на Кингс-Кроссе накануне вечером и что это было как-то связано с пьесой. А после спектакля я случайно увидел газету. В ней не было имен или описаний, но было сказано, что убита молодая девушка, и указано время, и я почувствовал, что это Элспет. Я вышел из театра около пяти часов, пошел к телефонной будке и стал названивать ее дяде и тете, но никто не снимал трубку. Это значило, что-то случилось. Они никогда не уходили из магазина по субботам.
— Почему же вы вчера вечером отправились к театру?
— Из-за лодочных гонок. — Пенроуз недоуменно посмотрел на него, и Хедли пояснил: — Я вдруг подумал, что никого нет дома из-за регаты. Элспет как-то упомянула в письме, что когда она приезжает, то они все идут на регату, потому что Симмонсы живут очень близко к реке, и я подумал, что, может быть, они остались там подольше и празднуют вместе со всеми чью-нибудь победу. Поэтому я ждал возле театра, надеясь, что Элспет все-таки придет, как мы договаривались. В глубине души я знал, что поступаю глупо, но я не мог вот так запросто отказаться от своего счастья.
— Что же вы себе наметили на выходные?
— Мы договорились встретиться возле театра примерно за час до спектакля, чтобы пойти выпить по рюмочке. А после спектакля собирались поужинать в «Лайонс» на Шафтсбери-авеню. Ее дядя на эту фирму работает, и он за нас замолвил словечко, поэтому ужин обошелся бы нам недорого.
— А потом.
Пенроуз видел, Хедли было тяжело представлять, как мог бы сложиться у них выходной, но парень собрался с силами и продолжал:
— Я бы проводил ее до дому. В воскресенье мы собирались куда-нибудь пойти, но у нас не было никаких определенных планов. Мы решили посмотреть, какая будет погода.
Сколько времени вы провели в театре в субботу вечером?
— Мы договорились встретиться перед входом, но я ждал ее на противоположной стороне. Пришел туда, наверное, около четверти седьмого — Элспет всегда с трепетом ждала спектакля и приходила пораньше, и я не хотел ее пропустить.
И вот все прошли в театр, а людей в очереди попросили разойтись. Я уже не мог больше себя обманывать. Я знал, что она не придет и билеты мне не понадобятся, и я их продал.
— Куда вы пошли после этого?
— Я долго бродил вокруг по улицам — наверное, много часов. Я не мог вернуться домой, потому что знал, что вы меня здесь ждете, и потому пошел в другую сторону, обошел все парки и оказался на Паддингтоне. Я решил сесть на поезд и сбежать.
— Почему же вы этого не сделали?
— Я не знал ни куда ехать, ни что я буду делать, если уеду. И я подумал, что единственный человек, который может мне помочь, — это мисс Бомонт. Я позвонил ей, и она велела мне прийти сюда. Мисс Бомонт сказала, что, если я этого не сделаю, вы будете терять время на мою поимку, вместо того чтобы искать того, кто убил Элспет.
