– Почему только на два дня? – было слышно, что Шон хмурится.
– Мне родителей навестить нужно, у тебя, наверное, тоже планы на Рождество.
– А они у нас разные?
– Мы как-то не обсуждали, – пожала плечами Ева. Шон замолчал, и молчал он тяжело.
– Ладно, мне нужно на совещание. Когда ты прилетаешь?
– Завтра вечером буду в Нью-Йорке.
– Окей, до завтра, – Шон отключился без привычного любовного трепа. Ева досадливо прикусила щеку – кажется, у них не все в порядке.
Ева прилетела около восьми вечера по местному времени. Как только забрала багаж и пошла на выход тут же увидела Шона. Приехал! После злосчастного разговора, где она строила из себя эмансипированную самодостаточную женщину, которая ни к чему не принуждает и не обязывает любовника, они, конечно, общались – много общались, – но разговоров о прилете не заводили. И в душе Ева боялась, что Шон посчитает излишним это публичное сюсюканье: она же взрослая – сама доберется!
– Привет! – бодро воскликнула она и, поставив чемодан, бросилась ему на шею. – Я так соскучилась. – Никакая она не феминистка – пусть заботится и опекает, если, конечно, сам к этому стремится.
– Привет, – шепнул Шон и поцеловал ее, и вообще плевать, что на них люди смотрят.
– Почему встречаешь без цветов? – шутливо попеняла Ева.
– Это так старомодно, – отмахнулся он и подхватил ее багаж. Ева пожала плечами: может быть, но приятно все равно.
Она удобно устроилась на переднем сиденье его крайслера – стильно!
– Ты поменял машину? – спросила, когда Шон, бросив чемодан в багажник, сел за руль.
– «Тахо» слишком огромная для города. Она ждет своего часа в гараже.
– Понятно, – Ева даже смутилась как-то. Она так мало знала о его жизни здесь в Нью-Йорке. Они столько общались, о многом разговаривали и все равно так мало знали друг о друге. – Мы едем? – Шон продолжал молча изучать ее. – Что?
– Ева, ты сомневаешься во мне или в наших отношениях?
– Нет, я не сомневаюсь. – Она действительно не сомневалась! Но боялась. Боялась громких слов и крутых поворотов. Боялась, что может проснуться в мире, где его нет.
– Почему тогда не хочешь провести со мной Рождество?
– Я хочу! – воскликнула она. – Очень хочу, но я не хотела давить на тебя.
– Тогда решено: в Принстон едем вместе. Пора знакомиться с родителями. Мои тоже там будут.
– Я твоих знаю, – ее пугала перспектива встречи с ними. Сначала она была организатором свадьбы, потом подругой Натана, теперь девушка Шона – внушительный послужной список, и мистер Доминик Пристли еще дополнить его сможет при желании.
– Я тоже знаю твою маму.
Ева улыбнулась: Шон тоже опасался встречи.
– Поехали поедим? – Он, дождавшись кивка, плавно выехал с парковки и повез свою невозможную любовь ужинать.
– Шон, а если бы я не смогла прилететь?
Он громко хмыкнул. Вот лиса! Женщины – все им слова да признания.
– Тогда я бы прилетел.
Ева была на седьмом небе…
Когда они вошли в квартиру Шона, она ахнула: огромный букет нежных бледно-розовых роз, перевязанный бархатной лентой, лежал на столике в прихожей.
– Старомодно, говоришь! – Ева была довольна, а когда увидела, что и в гостиной, столовой и даже спальне в изящных вазах стояли цветы, просто не смогла удержаться и не захохотать в голос! – А ты знал, что большую часть углекислого газа потребляет мировой океан, а не растения?
– Какая же ты у меня умная, – иронично заметил Шон и скомандовал: – Повернись.
– Зачем?
– Никаких вопрос, детка.
Шон собрал ей волосы на затылке и попросил подержать. Шеи коснулось что-то прохладное.
– Это мне? – шепнула Ева, рассматривая чокер из белого золота с крохотными бриллиантовыми цветочками. – Спасибо, мне очень нравится! – У нее тоже был рождественский подарок, но его она преподнесет в канун праздника.
– Я рад, – он расстегнул молнию на кашемировом платье и помог снять его. Ева осталась в белье, чулках и высоких замшевых сапожках. – Не холодно так зимой? – Шон запустил руку между ног, погладив бархатистую обнаженную кожу.
– Нет, – Ева сама сняла бюстгальтер и, игриво огладив соски, неспешно спустилась к трусикам. Через гладкий шелк погладила себя, из-под ресниц наблюдая, как Шон нетерпеливо выдернул рубашку из брюк, как зорко следил за ее пальцами – ему нравилось смотреть, когда Ева играла сама с собой. У очень серьезного Шона Пристли оказалось есть фетиши в сексе. Он любил долгие раскрепощенные, даже порочные прелюдии, доминантный секс и жесткий минет – не самый шокирующий набор! Тем более, когда главное для него – партнерша должна кончить и кончить бурно. Это отличное правило!
– Сними трусики, – шепотом скомандовал Шон. Ева подчинилась и медленно спустила их до середины бедер. – На кресло.
Ей было приятно, что он поделился с ней своими желаниями, ведь чем больше в паре доверия, тем разнообразней у них секс. Вот и сейчас она послушно опустилась на спинку бархатного темно-зеленого кресла, соблазнительно раздвинула ноги и провела пальцами по промежности. Ева никогда не думала, что взгляд мужчины может так возбуждать: уже через минуту она почувствовала, как внизу живота все запульсировало и сжалось.
– Остановись, – прозвучало тихо, но властно. Через мгновение она ощутила горячие губы на ягодицах, затем между ног скользнул его язык – Ева застонала от наслаждения. Шон размазывал вдоль промежности ее соки, чередуя со шлепками, пока ягодицы не загорелись, а по телу не разлилась остро-терпкая слабость: и боль, и удовольствие.
Шон устроился сзади и легко скользнул членом между влажных складочек, наматывая на кулак длинные локоны, сгребая их и впиваясь поцелуем в шею, чередуя с укусами. Ева застонала еще громче, подмахивая ему, стараясь насадиться без позволения. Она была весьма непокорным пассивом, а Шон не самым строгим господином.
Он резко отстранился и, стиснув ее бедра, повернул к себе.
– Какая ты строптивая, Ева. – Шон ласково погладил ее по волосам, прежде чем грубо сжать горло. – Только язык, никаких рук.
Ева провела кончиком по темной головке, чувствуя на ней вкус себя самой. Шон весь был так напряжен, что казалось, его член разорвется, если она возьмет его в рот, и Ева обхватила губами головку, посасывая, Шон, сдержав яростный стон, резко натянул ее волосы, выныривая из сладостной теплоты ее рта.
– Только язык, – глядя ей прямо в глаза, строго повторил он. И Ева принялась облизывать его, как мороженое. По всей длине ствола, обводя каждую вену и впадину, словно пыталась повторить рельеф и форму, наслаждаясь его стонами и тем, как шепчет ее имя. После того признания в самолете о любви они больше не заикались. Ева опасалась произносить эти три слова вслух, хотя сердце давно принадлежало Шону. Ей удалось закрыть все свои гештальты и победить фобии, пора и с этой бороться. Какая разница, что будет дальше, если сейчас она любит?
