Какое-то время Василий стоял на краю раскопа, выходившего в небольшой котлован, наблюдая, как оборванные, окровавленные люди толкали тачки с битым кирпичом и землей. Еще вчера это были его боевые товарищи, а теперь они стали пленниками завоевателей, поправших стальной пятой его Родину. Они вынуждены были работать с утра до вечера, а Василий наблюдал за ними, стоя рядом с группой надсмотрщиков. Иногда кто-то из эсэсовцев спускался в раскоп и начинал бить прикладом или сапогами одного из «рабов». Тогда кулаки Василия сжимались, и ему требовалась вся его выдержка, чтобы не броситься на очередного озверевшего немца, не разорвать его голыми руками. Единственное, что останавливало его, так это постоянно звучавшие слова товарища Сталина, которые всякий раз цитировал Григорий Арсеньевич: «Советский солдат, сдавшийся в плен, — враг, которому милее жизнь пленного, чем защита Отечества. Он — скрытый враг-вредитель, тот, кто в мирное время мешал строить нам светлое будущее…»
И, тем не менее, это были его соотечественники, защищающие Родину от агрессора, и если бы не погоны и особое положение Григория Арсеньевича, то Василий был бы среди этих грязных оборванных людей, а не стоял бы в черной форме, пусть и без погон и нашивок, наблюдая за происходящим.
До сих пор он так и не понял своего положения. С одной стороны, он все-таки был пленным, причем потенциальным подрасстрельным, как «коммунист и офицер НКВД», чего он не скрывал. С другой — благодаря унтерштурмфюреру он мог, пусть знаками, командовать эсэсовцами, ходить с оружием, правда, только по территории будущего «Логова дождевого червя-2». Той же самой свободой пользовалась и Катерина. Василий уже несколько раз заводил разговор с Григорием Арсеньевичем о своем статусе, но тот только отшучивался, говорил, что все это временно, что Василий всего лишь разведчик, который прежде, чем покинуть территорию врага, должен был выполнить поставленное перед ним задание. Тем не менее, всякий раз, наблюдая адский труд пленных, созерцая тела тех, кто пытался бежать, вывешенные на столбах внешнего проволочного ограждения, сердце его готово было выскочить из груди.
И вот теперь, когда Григорий Арсеньевич исчез — его не было в лагере уже дня три, — Василий решил: настало время… нет, не поднимать восстание среди пленных, но, по крайней мере, начать подготовку. Почему именно сейчас он решил действовать, он сказать не мог, но, тем не менее, у него было четкое убеждение, что он прав и, как говорится: «промедление смерти подобно».
Приметив одного из пленных, определенно пользовавшегося авторитетом, Василий знаком подозвал эсэсовца, показал на выбранного им пленного и сделал жест, показывая, что копает. Надсмотрщик кивнул и, в свою очередь, знаками приказал пленному вылезать из раскопа, тот неохотно отложил лопату и с трудом вылез из огромной ямы. После чего немец дулом автомата подтолкнул пленного в сторону Василия. Но тот покачал головой и показал на брошенную лопату. Эсэсовец кивнул и, повернувшись к пленному, знаком показал, чтобы тот взял свой инструмент.
«Вооружившись», пленник последовал за Василием, который направился в дальний конец монастыря, туда, где под завалами погиб командарм. К неудовольствию оперуполномоченного, эсэсовец последовал за ними. Однако Василий предусмотрел и такой вариант. Когда они дошли до руин, он знаком приказал немцу остаться на месте, а сам вместе с пленным прошел за нагромождение камней. Как Василий и подозревал, немец за ними не последовал. Тут начинались владения Хирта, и никто из немцев лишний раз старался не спускаться в лаборатории штурмбанфюрера СС.
Перебравшись через несколько завалов, Василий и его спутник зашли в сохранившуюся комнату. Без крыши, заваленная битым камнем, эта комната, тем не менее, имела четыре высокие стены и крепкую дубовую дверь. Все остальное Василий приготовил заранее.
Когда пленник проследовал за ним, Василий на мгновение замешкался у двери, а потом, хорошенько заперев тяжелую дверь, жестом пригласил пленника присаживаться.
— Прошу.
Тот опешил, услышав русскую речь, потом с опаской покосился на стол, стоящий посреди руин, на котором, словно в хорошем кабинете, стояла лампа, печатная машинка и лежала целая груда каких-то папок. В рваной, испачканной землей гимнастерке, с грязным лицом, на котором пот прочертил светлые полоски, он напоминал нищего попрошайку, а не пленного солдата.
— Присаживайтесь.
Пленник осторожно опустился на край стула. Василий видел, что, несмотря на потупленный взгляд, красноармеец крепко сжимал черенок лопаты. Так крепко, что костяшки пальцев его побелели. Такой, в случае чего, и двинуть может, а потом с криком «Ура! За Сталина!» с лопатой на автоматы.
— Не советую вам делать глупости, — продолжал Василий, усаживаясь по другую сторону стола. — Ну что ж, начнем… Фамилия, имя, отчество? Ваше звание?
Пленник смерил Василия недобрым взглядом.
— А ты-то сам кем будешь? На фрицев работаешь? Родину предал?
Василий широко улыбнулся.
— Какая разница… Впрочем, я спросил первым.
— Иван Иванович Иванов. Рядовой. Беспартийный. Номера части не помню.
— Значит, правду мы говорить не хотим… Сдается мне, товарищ, что никакой вы не Иванов и не рядовой… и коммунист к тому же.
И тут Василий поймал себя на том, что говорит точно таким тоном, как разговаривали следователи ГУГБ в подвалах на Литейном. Тем не менее, разговор предстоял тяжелый, к тому же Василий совершенно не был уверен, что его выбор правильный, да и с Григорием Арсеньевичем он этот шаг не согласовал. Однако он отлично понимал, что настал час действовать, и им, несмотря на обещания Древних, необходимо заручиться реальной помощью. Тем более, что он считал своим долгом спасение «своих», пусть даже объявленных вредителями и предателями.
— Хорошо… — выдержав многозначительную паузу продолжал он. — Как вы попали в плен?
Пленник нахмурился, скривился, словно воспоминания ему не сильно нравились.
— Был контужен во время артобстрела. Потерял сознание… К чему все эти вопросы? Хотите поставить к стенке, ставьте. А нет… я пошел дальше копать.
— А если я хочу дать вам шанс? — Василий внимательно смотрел на пленного. Тот молчал. Пауза затягивалась, наконец, пленный не выдержал:
— Какой шанс? Служить фрицам, как ты? — Пленник сплюнул. — Закурить есть?
Василий, ни слова не говоря, протянул ему пачку заранее заготовленных немецких сигарет, чиркнул зажигалкой. Одно неловкое движение, и пленный, рванувшись, попытался придушить Василия, но тот был готов к подобной «выходке». Резкий удар ребром ладони, и пленный рухнул на стул.
— Нехорошо так себя вести, — и Василий, пригладив волосы, откинулся на свое место.
— Что ж, неплохое начало.
Василий замер, похоже, зря он все это затеял. Вот чего-чего, а только немецких телепатов ему не хватало.
— Не бойся, я не принадлежу к числу твоих «друзей».
— И кто же ты такой?
