Slav’sya, Otechestvo nashe svobodnoye…
От ужаса у Евы перехватывает дыханье. Этот ужас реален. Он здесь. Он с ней.
Пение продолжается – отчетливо и спокойно, Ева пытается встать на ноги, но ее суставы словно склеились от страха, координация движений пропала, и она вновь падает на диван. «Глок» каким-то образом остается в руке. Пение замолкает.
– Ева, ты не могла бы подойти?
Судя по еле заметному, но характерному эху, она в ванной, и Евин ужас на мгновение приглушается внезапно охватившим ее любопытством. Двигаясь с «глоком» через гостиную в заднюю часть квартиры, она открывает дверь, и в лицо ей ударяет волна теплого ароматного пара. Вилланель лежит в ванне, из одежды на ней – лишь латексные перчатки. Глаза полуприкрыты, волосы на голове – словно клубок колючек, кожа розовеет в горячей мыльной воде. Между кранами над ее ногами лежит пистолет «ЗИГ Зауэр».
– Поможешь справиться с волосами? В этих перчатках у меня не получается.
Ева с дрожащими коленями таращится на нее, разинув рот. Отмечает про себя кошачьи черты с лишенными эмоций серыми глазами, не успевшие зажить порезы на лице и небольшой странный шрам на губе.
– Вилланель, – шепчет она.
– Ева.
– Что… зачем ты здесь?
– Хотела повидаться. С последнего раза прошло уже столько недель.
Ева не двигается. Она стоит, застыв на месте, с оттягивающим руку «глоком».
– Умоляю. – Вилланель тянется за Евиным жасминовым шампунем. – Успокойся. И положи свой пистолет рядом с моим.
– Зачем на тебе эти перчатки?
– Криминалистика.
– Значит, ты пришла меня убить?
– А ты хочешь?
– Нет, Вилланель. Прошу…
– Ну что ж. – Она поднимает взгляд на Еву. – Ведь у тебя сегодня на вечер нет планов?
– Нет, я… Мой муж… – Ева дико озирается. Запотевшее окно, раковина, пистолет у нее в руках. Она понимает, что надо взять ситуацию под контроль, но само присутствие Вилланель действует на нее парализующе. Мокрые волосы, сероватые синяки и порезы, бледное тело в окутанной паром воде, облупившийся лак на пальцах ног. Все слишком концентрированно.
– Нико оставил тебе записку. Он просит не волноваться за коз, он забрал их с собой. – Вилланель качает головой. – Вы держите коз, бред какой-то.
– Они маленькие. Я… Мне не верится, что ты здесь. У меня дома.
– Ты спала перед телевизором, когда я пришла. Кстати, храпела. Не хотелось тебя будить.
– На входной двери – замок с восемью цилиндрами.
– Я заметила. Довольно хороший. У тебя славно. Здесь настолько… похоже на тебя. Все в точности как я представляла.
– Ты вломилась. Явилась с пистолетом. Отсюда я делаю вывод, что ты на самом деле собираешься меня убить.
– Ева, умоляю, ты все портишь. – Вилланель игриво наклоняет голову к краю ванны. – А как ты меня представляла?
Ева отворачивается.
– А я и не пыталась. Мне сложно представить человека, который делает такие вещи, как ты.
– Правда?
– Ты хоть считала, сколько на твоей совести трупов, Оксана?
Вилланель смеется.
– Алё, Поластри! А ты и впрямь неплохо поработала. Высший класс. Но давай не будем обо мне. Давай лучше о тебе.
– Просто ответь на один простой вопрос. Ты пришла меня убить?
– Дорогая, ты все о своем. При этом пистолет в руках у тебя.
– Мне хотелось бы знать.
– Ладно. Если я пообещаю тебя не убивать, поможешь с волосами?
– Серьезно?
– Вполне.
– Ты ненормальная.
– Я в курсе. Так мы договорились?
Ева хмурится. Но в итоге кивает, откладывает в сторону «глок», закатывает рукава, кидает в карман часы и берет шампунь.
– Сполосни еще раз. Сделай воду потеплее. И не вздумай хватать пистолет.
Касаться ее – это так странно. А пробегать пальцами по ее скользким, мокрым распущенным волосам – еще страннее. Ева моет голову Вилланель, словно свою, – гладит медленными круговыми движениями, ощупывает, мнет, вдыхает ее ванильный, с привкусом жасмина запах. Да и сам факт, что Вилланель обнажена. Маленькие бледные груди, поджарое мускулистое тело, темная полоска лобковых волос.
Проверив температуру воды тыльной стороной ладони, Ева из душа ополаскивает волосы Вилланель. Если ты понимаешь, что тобой манипулируют, говорит она себе, это уже не манипуляция. Но внутри нее что-то сместилось. Какая-то сила накренила ось ее мира.
Когда с мытьем покончено, она оборачивает голову Вилланель полотенцем, скручивает его в чалму и берет «глок».
– Что тебе на самом деле от меня нужно? – спрашивает она, ткнув дулом ей в основание черепа.
– Я положила в холодильник шампанское. Откроешь его для нас? – Вилланель зевает, обнажая зубы. – Я, кстати, разрядила эту штуку. Свой – тоже.
Ева проверяет оба пистолета. Все так и есть.
Вилланель резко поднимается и потягивается, обнаруживая небритые подмышки. Потом достает из аптечного шкафчика ножницы и принимается стричь ногти на руках прямо в серую воду в ванне.
– Мне казалось, тебя волновала криминалистика.
– Я разберусь. И кстати о криминалистике: мне не помешало бы что-нибудь чистое.
– В смысле, трусы?
– Да.
– А с собой принести не могла?
– Я забыла. Извини.
– Боже мой, Вилланель!
Когда Ева возвращается, Вилланель стоит закутанная в полотенце и разглядывает себя в зеркале. Ева бросает ей трусы, но та поглощена созерцанием своего отражения, и трусы приземляются ей на мокрые волосы. Она берет их и хмурится.
– Как-то они не очень.
– Обломись. Других нет.
– У тебя всего одни трусы?
– У меня до фига трусов, но все одинаковые.
Судя по лицу Вилланель, она пытается переварить эту информацию, но наконец кивает.
– Так что, откроешь, наконец, шампанское?
– Если скажешь, зачем ты на самом деле пришла.
Ей отвечает ледяной взгляд.
– Затем, что я нужна тебе, Ева. Потому что все изменилось.
Прислонясь к стене гостиной с бокалом розового «Теттенже» в руке, Вилланель выглядит эффектно, излучая достоинство и женственность. Темно-русые волосы аккуратно зачесаны назад. Одежда – черный кашемировый свитер, джинсы, кроссовки – подобрана со вкусом, но в глаза не бросается. Ее можно принять за обычную молодую элегантную женщину, занимающуюся чем угодно. Но Ева чувствует ее дикую сторону. Готовность к жестокости, которая бьется, пульсирует за этой сдержанной внешностью. Сейчас этот пульс – лишь едва различимый шорох, но он все равно есть.
