Фиона переводила взгляд с Броуди на Кэрри, потом на детектива.
— Как зовут свидетеля? — спросила она, понимая, что Броуди хочет это знать.
Мастерс нахмурился.
— Извините. Разглашать подобные сведения я не вправе.
Но в глазах Кэрри было столько мольбы, что он уступил.
— Ее зовут Дэйна. Но больше я ничего не могу сказать.
Прошлое
Каждый знал, о чем думает другой. Они едва сдерживали улыбки, стоя у алтаря.
— Кэролайн Элизабет Кент, берешь ли ты Броуди Натана Квинелла в свои законные мужья…
Она повторяла клятвы на репетиции, читала их про себя тысячи раз, пытаясь уловить все оттенки значения слов. Но что в них было заключено именно для нее? Она посмотрела на Броуди. Его глаза сияли, иногда он кивал, словно в знак согласия. Кэрри подумала, что галстук у него слишком затянут.
В горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии…
Мужчина, который через несколько минут станет ее мужем, внимательно слушал священника. Тот, наверное, уже сотни раз произносил эти слова, они же услышат их лишь однажды. Это контракт — вот что она знала точно. Обещание, что они вместе встретят все, с чем бы им ни пришлось столкнуться в жизни. А еще, хотя Кэрри и не хотела быть слишком сентиментальной в день своей свадьбы, этот контракт связывал их духовно и физически на всю жизнь. Шел 1993 год, и «вся жизнь», казалось, только начинается.
Пока смерть не разлучит вас…
Внезапно ее охватил страх, такой сильный, всепоглощающий, что Кэрри едва устояла на ногах.
— Кэролайн? — Услышала она спокойный, теплый голос священника.
Она опомнилась и улыбнулась.
— Согласна, — искренне сказала Кэрри и посмотрела в глаза Броуди. Да, она действительно согласна стать его женой. Его темные глаза были центром ее мира. Она любила просыпаться рядом с ним и смотреть, как дрожат во сне его веки. Он грезил — во сне и наяву. Кэрри любила его за это — за сотни сюрпризов, которые таил в себе этот человек.
Броуди Квинелл, берешь ли ты…
Кэрри не могла бы точно сказать, кто поймал ее букет. Да и вообще она мало что помнила о своем «особенном дне». Все так быстро пролетело. Она опомнилась только тогда, когда они с Броуди поехали в Костуолд, где им предстояло провести короткий медовый месяц. Броуди мог отлучиться с работы лишь на несколько дней.
Каменный коттедж недалеко от Чиппинг-Нортона был собственностью одного из коллег Броуди по университету.
— Так тихо. — Кэрри стояла у окна, за которым открывался вид на темные поля. — Но думаю, я не смогла бы тут жить. Я бы скучала по городу.
— Боб тут и не живет. Он обычно приезжает на выходные. И симпатичных студенточек привозит, наверное.
Кэрри рассмеялась.
— Броуди, что ты несешь в нашу брачную ночь. Вот чем ты, значит, собираешься заниматься, когда я постарею? Будешь развлекаться с юными Дарованиями? Давать им частные уроки?
— Даже не собираюсь отвечать на столь гнусные инсинуации.
Большие руки Броуди ловко справились с крошечными пуговицами на ее блузке. Ткань соскользнула с плеч. Он расстегнул лифчик, и они перебрались поближе к камину, в котором Броуди разжег огонь. Владелец коттеджа оставил им достаточно поленьев, а также шампанское в холодильнике.
— У нас хорошие друзья, — сказала Кэрри.
Броуди обнимал ее, зарывшись лицом в волосы, и ничего не ответил.
Потом они лежали, завернувшись в одеяло, у огня, пили шампанское и ели канапе, которые еще утром доставили сюда из Оксфорда.
— Это ведь навсегда, понимаешь, — сказала Кэрри. — Ты, я, дом, дети, собака, каникулы. С нами ведь никогда ничего не случится, да?
— Я об этом позабочусь, — ответил Броуди, целуя ее в лоб.
Осень 2008 года
Дэйна не раз слышала болтовню девчонок о сексе. Они вечно трепались об этом на переменах: со сколькими парнями уже переспали, когда надо пить противозачаточные таблетки, не подцепили ли какую дрянь, маленький или большой у того парня, брали ли они в рот.
И в разговорах этих не было ни слова о любви — по крайней мере, о настоящей любви. Ее поколение выработало стойкий иммунитет к этому чувству. Дэйна считала, что это относится и к ней самой. Вернее, считала раньше.
— Ты на что уставилась, уродина?
На нее зло смотрела высокая блондинка с прямыми длинными волосами.
— На тебя. — Ей было все равно, разозлится девушка или нет. Ей вообще все сейчас было все равно. Дэйна ждала Макса. Им надо было поговорить.
Блондинка визгливо захохотала. Группа из пяти девушек, похожих друг на дружку настолько, что их запросто могли принять за сестер, окружила ее.
— Так ты на меня пялишься? Ты что, лесба?
Вся компания зашлась в хохоте.
— Типичная лесба, — сказала другая крашеная блондинка.
— Не смей на меня пялиться, усвоила? Нечего таращить на меня свои лесбийские зенки. — Девушка закурила. Ногти у нее были ухоженные, выкрашенные розовым лаком. — Ну, чего молчишь, лесба? — Она скрестила руки, выставила вперед бедро.
— Я не лесбиянка, — сказала Дэйна так тихо, что сама была не уверена, произнесла ли она это вслух. Опыт подсказывал, что следует втянуть голову в плечи и опустить взгляд, тогда ее скоро оставят в покое. Но какая-то неведомая прежде часть ее существа рвалась ударить, пнуть, укусить, разорвать в клочья эту дрянь, что стояла перед ней.
— Ну-ка, погромче. Нам не слышно.
— Так по кому из нас ты сохнешь?
Снова дружный смех.
Дэйна молчала. Прилив адреналина спал, уступив место привычному страху. Она смотрела на свои башмаки, зная, что через минуту, через две, через час, но все это закончится. Она думала о Лорелл, которой это только предстоит. Как ее защитить? Как оградить сестренку от всего этого дерьма?
— Я спросила, на кого из нас ты запала, лесба?
Дэйна подняла глаза, постаравшись унять дрожь.
Похоже, эта блондинка здесь главная.
— Может, мы ей все нравимся, — хихикнула одна из подружек.
— Никто из вас мне не нравится, — неожиданно для себя ответила Дэйна. — По-моему, вы все отвратительные.
Она задержала дыхание, надеясь, что это поможет скрыть охватившую ее панику. Глаза у всех девчонок как по команде расширились, рты приоткрылись от удивления.
— Вломим ей!
Дэйна кинулась к школьным воротам. В отличие от других девушек, она предпочитала армейские башмаки, а потому на каблуках за ней не угнаться. Да и адреналин прибавил сил.
