Ты думаешь, я не вижу, как ты прячешься за окном и Смотришь на меня, на себя и ищешь смысл в поэзии; Но ты не знаешь, что поэзия не награда, а начало.
Майлз играл с Ганке в видеоигры весь оставшийся день, хотя не делал этого всю неделю. А в перерывах Майлз перечитывал стихотворение и нюхал листок, как сумасшедший. Вечером он улегся в кровать и уснул. Проснулся лишь утром, хорошо отдохнувший. Никаких кошмаров. Никаких ночей в поту. Никакого лазания по стенам. Никаких преследующих его во сне родственников. Просто здоровый сон.
Ганке уже не спал. Он пялился в потолок, на груди у него лежал телефон. Майлз повернулся на бок.
– Эй, – позвал он. – Ты в порядке?
Ганке медленно повернул голову и едва заметно кивнул.
– Только что написал родителям.
– Серьезно? – Майлз вытер засохшую в уголке рта слюну. Это всегда признак хорошего ночного сна.
– Ага. Обоим сразу. Групповое сообщение.
«Ого», – подумал Майлз. Зная Ганке, он мог предположить дурацкую шутку или взрыв эмоций, которые тот скрывал ото всех, включая Майлза.
– Ого, – Майлз решил сказать это вслух. – И что ты написал?
Ганке ухмыльнулся, повернулся обратно и снова уставился в потолок.
– Сказал, что люблю их.
– И все? – спросил Майлз.
– Ну да, – Ганке кивнул. – И они оба написали в ответ: «Я тоже тебя люблю», – глаза Ганке заблестели. Он моргнул, вытер слезы, прежде чем они успели скатиться по щекам.
Майлз сел, тело все еще болело. У него зачесалось бедро, он потянулся, чтобы почесать, и понял, что это просто письмо Алисии прилипло к ноге. Майлз развернул его уже, наверное, раз в двадцатый и поднес к глазам. Он понимал, что Ганке нужно было развеселить. Тот всегда легко мог найти повод подразнить друга. И теперь Майлз решил дать ему новую возможность.
– А я люблю тебя, Алисия, – сказал Майлз писклявым голоском. – Очень-очень сильно. – Он принялся целовать листок, чмок, чмок, чмок, а затем воскликнул: – Я пролил сальсу! Ганке, я пролил ее! Я пролил сальсу! Ура!
Ганке улыбнулся, и для Майлза этого было достаточно.
Направляясь на урок мисс Блауфусс, Майлз увидел перед кабинетом Алисию в компании Уинни, Дон и… Ганке. Ганке поднял глаза, увидел Майлза, и его лицо тут же расплылось в фирменной улыбке. Ганке ехидно помахал ему, а Майлз попытался при помощи телепатии показать лучшему другу средний палец. Приближаясь к компании, Майлз несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.
«Как дела»? – сказал он про себя.
«Нет. Эй. Привет», – подумал он, но все не то. Он уже был совсем рядом.
Что нового? Нет. Это слишком. Хотя она из Гарлема, так что… может быть.
И вот он уже стоял перед ними. Прямо рядом с ней.
– Привет, – пробормотал Майлз.
– Как дела, Майлз? – первой спросила Уинни, а затем отправилась в класс вместе с Дон.
– Здравствуй, Майлз, – сказал Ганке, поиграл бровями и засмеялся. Заметив выражение лица Майлза, он показал ему большой палец и ушел прочь лунной походкой.
– Что нового? – спросила Алисия, ее губы дрогнули.
– Я… э-э-э… получил твое письмо. Твое стихотворение, – в животе у него заурчало, будто он проглотил автомобильный двигатель.
– А я получила твое, – ответила она. Ее голос звучал тепло, уверенно, хотя Майлз слышал легкую дрожь. – Очень мило.
– И твое. То есть оно было…
– Откуда ты узнал, что это сандаловое дерево? – вдруг спросила она, улыбнувшись.
Прежде чем он успел ответить, мисс Блауфусс высунула голову за дверь.
– Звонок уже вот-вот прозвенит, вы идете?
– А у нас есть выбор? – едко спросила Алисия.
– У вас всегда есть выбор, – мисс Блауфусс подмигнула.
После занятия мисс Блауфусс, когда Майлз шел в столовую на ланч, он увидел мистера Чемберлена в коридоре. Майлз знал, что мистер Чемберлен, скорее всего, будет в школе. Почему бы ему там не быть? Но Майлз не знал, будет ли учитель теперь, после смерти Уордена, вести себя по-другому. Перестанет ли так несправедливо относиться к нему. Голову отрезаешь, чтобы ноги перестали ходить. Теперь Майлз понимал всю суть этой фразы, особенно после того, как сам испытал на себе игры Уордена с разумом. Майлз решил, что лучшим способом понять это будет посмотреть, сработает ли в присутствии Чемберлена паучье чутье. Он подошел к нему сзади, но ничего не почувствовал. Паучье чутье молчало. Тогда он решил попробовать по-другому – заговорить.
