Но она все не приходила. И в палате, куда его привезли, вновь обвешав датчиками, ее не было. Только сестра Кира ходила вокруг, бросая на него странные взгляды.
— Кира, ты не знаешь, где твоя сестра? — спросил он ее, наконец.
Та вздохнула, подняла глаза к потолку, будто искала там ответа на свой вопрос и нехотя промямлила.
— Она… поехала домой.
От ее короткого ответа внутри все будто выморозилось.
Поехала домой. Бросила его здесь и, не попрощавшись… да что там, толком и слова ему не сказав, поехала домой? Серьезно?
Что-то здесь не так. И он докопается, что именно.
Потребовал дать ему телефон, набрал Верин номер.
Не отвечает.
К этому моменту он окончательно решил, что успеет еще на больничных кроватях поваляться и подозвал Волкова, который все время крутился вокруг да около.
— Найди мне что надеть и подгони машину к центральному входу.
Не задавая лишних вопросов, Волков кивнул.
По дороге на выход, Пол сделал для себя удивительное открытие — оказывается, русские врачи при попытке пациента покинуть их почтенное заведение начинают в буквальном смысле сходить с ума. Смешные — в Америке бы плясали от радости, избавляясь от очередного лежачего тела, а здесь наоборот — чуть ни под ноги ему кидаются, чтобы не смел уходить до того, как сделают все-все-все анализы и убедятся, что он не грохнется замертво сразу же за порогом больницы. Еле отбился, ругаясь и вырывая руки из цепких объятий медсестер.
Уже по дороге в гостиницу пришла в голову мысль, что под «домой» Кира вероятно имела в виду свой старый дом, а не его номер в гостинице. Может, Вера решила съездить на свою старую квартиру за вещами или душ принять? Чуть не вернулся в больницу, испугавшись, что разминется с ней.
На телефон Вера упорно не отвечала. В квартире, сколько он ни тарабанил в дверь, тоже никого не оказалось.
Где же ее носит? Пол начал паниковать. Может ее, не дай Бог, похитила эта сумасшедшая риэлторша? Вряд ли, конечно. По последним сведениям, совершенно деморализованная Валерия улетела лечить нервы в Патайю.
Он отошел от двери, вытащил помятую пачку Мальборо, прикурил.
Что-то произошло. Что-то явно пошло не так между тем моментом, когда он потерял сознание и его сегодняшним пробуждением — помимо больницы и его комы.
Зазвонил телефон.
— Сынок, куда ты уехал? — заверещала в ухо мать. — Я уже вся на нервах, пожалей мое старое, больное сердце. И так оно чуть не разорвалось, когда эта дрянь чуть не увезла тебя…
Пол вдруг почувствовал слабость в коленях — пришлось прислониться о грязную, плохо выбеленную стену подъезда.
— Лесли? Лесли хотела меня увезти?
Он прямо увидел, как матушка возмущенно закивала, затрясла своими седыми, накрученными кудряшками.
— Я не успела рассказать тебе, сынок. Твоя бывшая поспела раньше меня и чуть ни забрала тебя с собой в Америку. Уж не знаю, что заставило ее передумать… Там был такой дурдом, и этот… кэгэбешник со своим пистолетом… Боже, как он меня напугал!
Невнятная, битая картина начала потихоньку формироваться у него в голове.
Вера как-то связана с тем, что Лесли вдруг передумала его увозить. Как-то запугала бывшую? Вряд ли, эту не запугаешь. Надавила? Договорилась? Но о чем?
И где она сама, черт возьми?
В досаде он выбросил сигарету под ноги и растер бычок ботинком.
И тут увидел. Маленький, с четверть ногтя, ярко-красный комочек на серых ступеньках, похожий на неубранный кружочек от конфетти.
Он сел на корточки, подцепил непонятное пятнышко пальцем, поднес к глазам, понюхал.
Какой знакомый оттенок… и пахнет промышленным лаком.
Поднял глаза повыше — еще такой же комочек, зацепился за выступившую из цемента шероховатость… И еще один — на следующей ступеньке.
Он вдруг вспомнил, что может оставлять такие вот красные следы… — у Лесли под них была отведена отдельная полка в шкафу.
Вспомнил и побежал наверх, будто Хансель по тропинке из хлебных крошек — туда, где через два пролета спускалась на площадку пожарная лестница на крышу.
Глава 53
Это удивительное место мы обнаружили с сестрой, приехав как-то к тёте на зимние каникулы.
Под самой крышей дома — там, где давно никто не бывал из-за опасной и хлипкой лестницы, которую нужно было еще спустить из люка под потолком — существовал вполне себе жилой и теплый чердак. Можно даже сказать, этаж-мансарда.
Когда-то здесь, без сомнения, кто-то жил. А может, не жил — прятался.
По огромному, обитому деревянными панелями помещению разбросаны были остатки чьей-то мебели, громоздкой и тяжелой, а потому непонятно как сюда занесенной. Наверняка, раньше существовали и другие способы попадания на чердак — вполне вероятно, через какую-нибудь квартиру.
Еще тогда, в детстве, мы с Кирой собрали все эти остатки былой роскоши в кучу, устроив нечто вроде комнатки без стен, под одним из дальних окошек мансарды. Нашли даже небольшой ковер и постелили для уютности между старой кроватью и покарябанным деревянным столом.
Пообещали друг другу приходить сюда каждый раз, когда будем приезжать к тете в гости, и пару раз действительно залезали сюда. Но, не зная, чем заняться без привычных гаджетов и телевизора, скоро забросили, забыли про наш уютный, жилой и с такой любовью обставленный чердак.
Как ни странно, это место было первым, что пришло мне в голову, когда я увидела в окно кухни подъезжающий к нашему дому черный Мазерати.
Я знала, что не выдержу и открою, если он начнет звать меня и тарабанить в дверь.
И тогда придется сказать ему. И про бумагу, которую я подписала, и про беременность.
Я была к этому не готова.
Подхватив мобильник, я понеслась вон из квартиры. Уже карабкаясь по шатающейся, хлипкой лестнице сообразила, что забыла переобуться — напялила дома свои новенькие Лабутены и ходила в них, как дура набитая. Просто так, вспоминая о нем.
Решила уже не возвращаться — какая разница, в чем сидеть на чердаке, пережидая, пока ему не надоест искать меня. Пока он не решит, что нам не о чем разговаривать и не бросит меня — уже окончательно.
В стареньких, потертых джинсах и туфлях, которые стоили, наверное, больше чем квартира, в которой я выросла, я сидела на пыльном матрасе, вытирая со щек молчаливые слезы.
Слышала, как громыхает от его кулаков тонкая дверь, как он зовет меня. Слышала, как удары становятся все тише, а его оклики все реже, и понимала — еще минута-другая и он уйдет. Вернется в больницу или в гостиницу, закончит все свои дела… Соберет чемодан и уедет.
И больше я его никогда не увижу.
