— Я почуяла запах демона, — упрямо ответила Маргред.
— И чем же он пахнет?
— Огнем.
Дилан фыркнул.
— Твоя шкура горит, и ты чувствуешь запах пламени. Просто замечательно!
Она размахнулась и изо всех сил ударила его по лицу. Голова его качнулась назад. Ладонь обожгло как огнем. Но ей было все равно. В душе у нее бушевал ад.
— Можешь смеяться надо мной, Дилан, если осмелишься. Но я понемногу умираю каждый день, оказавшись в ловушке в этом месте. В этом теле. И когда я умру, это будет навсегда. Лишившись своей шкуры, я утратила бессмертие.
На щеке у Дилана алел отпечаток ее ладони. Остальную же часть лица заливала смертельная бледность. На нем не отражалось вообще никаких чувств и эмоций.
— А если ты ее получишь, то удовлетворишься этим и снимешь свои обвинения?
Если бы только она получила свою шкуру обратно…
В груди у нее родилась робкая надежда. Она снова будет свободной. Сможет стать самой собой. Сможет вернуться в море. Сможет…
«Оставить Калеба…»
Эта мысль камнем легла ей на сердце. Маргред показалось, что она перестала дышать.
Это ведь именно то, чего она хотела, напомнила она себе. Родное, глубокое, туманное море, переменчивое, непостоянное, играющее всеми красками и искрящееся всеми формами жизни. Колышущиеся леса ламинарий, ковры из анемон, заросли кораллов и губок. Да разве можно променять жалкое существование на ограниченном клочке суши в течение еще более ограниченного количества лет на вечную жизнь в безбрежном океане?
Удовлетворишься ли ты?
Она уже открыла рот, но слова не шли с губ. Пальцы ее помимо воли легли на ожерелье на шее.
Дилан вдруг устремил взгляд куда-то поверх ее плеча. Он замер в неподвижности, как сжатая пружина, готовая мгновенно распрямиться, или как мурена, завидевшая добычу.
— Привет, братишка, — вкрадчиво произнес он.
Братишка, чтоб ты сдох…
Калеб вперил немигающий взгляд в этого засранца, обхаживающего Мэгги. У него руки чесались надеть на молодца наручники и отволочь его в участок. Он вполне мог с ним справиться. Парень был моложе и выше — значит, и руки у него были длиннее, — а вот веса в нем явно недоставало. Скорее всего, не опытен в драке. Не вооружен. Разве что он прятал нож в кармане своих символических шортов.
Калеб наблюдал за ними с того самого момента, как поднялся на вершину холма. Мэгги нервничала, что-то доказывала парню, и разговор у них явно шел на повышенных тонах. Но скрытая близость, даже интимность их поз железной хваткой вцепилась ему в горло. Больно кольнула в сердце.
А потом Мэгги отшатнулась и закатила парню пощечину, звук которой, подобно выстрелу, эхом отразился от прибрежных скал.
К чести малого следует отметить, что он не попытался ударить ее в ответ.
Пока что.
— Кто ты такой, черт тебя побери? — рявкнул Калеб.
Невыразительные черные глаза удивленно расширились.
— Разве ты меня не узнаешь?
Что-то в насмешливом тоне, в котором сквозила легкая издевка, в кривой улыбке вдруг показалось Калебу странно знакомым. И в душе у него зашевелился червячок сомнения.
Раньше он мечтал о том, что когда-нибудь его брат вернется обратно. Появится из ниоткуда во время бейсбольного матча, или позвонит в дверь рождественским утром, или окажется подле больничной койки Калеба, когда он откроет глаза.
Но не будет стоять полуобнаженным на берегу острова, угрожая его женщине.
Калеб тряхнул головой. Если Дилан еще жив, то сколько ему должно быть сейчас? Тридцать шесть? Тридцать семь. Так что этот мальчишка никак не мог быть его братом.
— Нет, — ответил Калеб.
— Ты меня убиваешь.
Калеб не улыбнулся.
— Могу я взглянуть на ваше удостоверение личности, сэр?
— У меня его нет. — Парень мотнул головой в сторону Мэгги. — Спроси у нее, кто я такой.
— Мэгги, ты знаешь этого человека?
— Да. — Она воинственно задрала подбородок. Ее темные глаза вспыхнули, и его как будто ударили в живот. Душевную боль лишь усиливало осознание того, что она, получается, лгала ему с самого начала. — И ты тоже.
— Возвращение блудного сына, — легко, почти весело произнес Засранец. — Разве не эту историю так любила миссис Прюитт? И разве не полагается тебе заколоть упитанного тельца или что-нибудь в этом роде?
Калебу и в самом деле страшно хотелось кого-нибудь убить.
Миссис Прюитт… Господи, да он не вспоминал о ней вот уже целую вечность! Каждому подростку, достигшему определенного возраста, приходилось хотя бы раз во время каникул посещать занятия в ее воскресной школе, где они изучали Библию.
«Каждому подростку», — напомнил себе Калеб.
А не только братьям Хантерам.
Он перевел взгляд с Засранца на Мэгги, которая стояла между ними и жадно впитывала каждое слово.
— Я вынужден просить вас пройти со мною в участок, сэр.
— Нет, — ответил парень.
— Для чего ты хочешь отвести его в участок? — поинтересовалась Мэгги.
Он не собирался допрашивать этого малого в ее присутствии.
— За что ты его ударила?
Она пожала плечами.
— Он вывел меня из себя.
— Не хотел бы я оказаться на его месте. Ладно, джип вон там, — сказал Калеб, жестом указывая на вершину холма.
Вдали вздымались и опадали волны, похожие на воронку в гигантской стиральной машине. Калеб разглядывал вспененную воду и думал. Отбойная волна…
— Ты не можешь заставить меня идти с тобой, — злобно ухмыльнулся Костлявый.
Калеб стиснул зубы. В каком классе это было, в пятом? Он постарался прогнать непрошеные воспоминания о Дилане, то, как он отскакивает в сторону, чтобы не попасться под руку их отцу, и со слезами в голосе кричит: «Ты не можешь заставить меня!»
— У тебя нет силы, — презрительно бросил ему мужчина. — А у меня есть.
Калеб постучал себя пальцем по груди.
— У меня есть значок. — Это было сильнее душившего его гнева, страшнее пистолета у него на поясе. Это была власть, право на действия. — Пойдем.
А потом море, как живое, встало вдруг на дыбы и обрушилось на берег волной в добрых десять футов высотой.
Водяной вал ударил в Калеба, сбил его с ног и потащил за собой на пляж. Вода и песок бурлили вокруг него, ревели в ушах, забивали ноздри… Перед глазами у него заплясали зеленые, серые и золотистые искорки.
Волна обнимала и тискала его, сдавливала и царапала. Ботинки его волочились по камням подобно якорям, пытающимся зацепиться за грунт. Он сражался с приливом, пытаясь удержаться. Пытаясь не задохнуться.
