Книга Первый шаг к пропасти - Галина Владимировна Романова

Володя бродил по двору, где до своей смерти проживала Илона Високосных. Он не боялся посторонних взглядов, было темно. Было за полночь. Он входил в ее подъезд, потому что давно уже знал код от замка. Поднимался на ее этаж. Несколько раз пешком, несколько раз на лифте. Нарочно шумел, топал. Ничего не удавалось. В смысле, привлечь ничье внимание. Все будто вымерли в этом огромном многоэтажном доме.

Но он не верил.

Так не бывает. Не бывает, чтобы сотни людей одновременно спали, не пробуждаясь ни на минуту, чтобы сходить в туалет, выпить воды, ответить на случайный телефонный звонок. Так не бывает!

В доме сотни людей. И что, никто не страдает бессонницей? Какого лешего тогда в некоторых окнах горит свет? В частности, этажом выше того этажа, где проживала Илона. Прямо в ее подъезде. Он же не просто так ходил по двору… уже пятую ночь подряд. Он вел наблюдение. Составлял статистику. В основном о жильцах ее подъезда, но машинально подмечал особенности и привычки жильцов других подъездов. Первые два дня он рассматривал окна, выходившие во двор, а потом перешел на другую сторону дома. Вот там-то и попало в поле его зрения это окно.

Свет в нем загорался ближе к часу ночи, плюс-минус минут пятнадцать. Сначала это был тусклый, едва угадываемый свет ночника, потом загоралось освещение под потолком. И горело иногда до четырех, иногда до половины пятого утра. Свет перемещался из окна в окно. Видимо, из спальни в гостиную, из гостиной в кухню.

Бессонница! Человек, который проживал там, страдал бессонницей.

Володя был с этим знаком. Бабушка страдала этим старческим недугом. Проклинала его, всячески боролась, но ничего не выходило. В восемь вечера она клевала носом, уходила с ворчанием в свою комнату и затихала там до часа, до двух. А потом, как по свистку, просыпалась и не смыкала глаз уже до утра. Менялось снотворное, специалисты, к которым она обращалась, привычка не спать ночами оставалась. Со временем бабушка смирилась и перестала мучить свой желудок таблетками, а занялась делом, как она объявила им как-то за завтраком, вытащив из шкафа блюдо с горячими сдобными плюшками.

Так из-за ее бессонницы Володя за полгода прибавил в весе и перестал быть для одноклассников дрычом, спирохетой, глистом. Булки со стола не исчезли, но к ним у Володи добавились новые стильные вещи. Бабушка освоила искусство вязания. Никаких глупых орнаментов с оленями, листвой и кубиками. Она дарила ему красивые теплые свитера и жакеты грубой вязки, груду разноцветных шарфов, которые он научился мастерски наматывать вокруг шеи, модные шапки. И даже начала вязать ему спортивный костюм по схеме модного американского журнала, но…

Не успела закончить. Умерла.

Тот человек, который ежедневно просыпался этажом выше того этажа, где жила прежде Илона Високосных, сто процентов страдал бессонницей. Володя понял это, понаблюдав за светом в окне. И ему даже удалось вспомнить этого человека, он же сам делал поквартирный опрос.

Мужчина. За шестьдесят. Одинокий. Почему? Этого пока Володя не знал. Не осмелился просить Ломова наводить справки о соседях Илоны Високосных. Начнутся встречные вопросы: а зачем, что за инициатива, подозреваемые уже сидят в СИЗО, и чего он вечно лезет, считает себя самым умным, да?

Все это Володя предвидел, поэтому не обратился с просьбой. И просто наблюдал две ночи подряд. Сегодня была третья ночь его наблюдений за окнами многоквартирного дома. И он решился.

Поднявшись этажом выше, как раз туда, где человек страдал в своем жилище бессонницей, Володя свесил голову между прутьев лестницы. Боже мой! Да отлично все видно! И чего он раньше не посмотрел? Не самый он умный в отделе, Ломов прав. Дурак он, тупица.

Ведь, если предположить, что мужчина, который не спал ночь за ночью, вышел из своей квартиры и посмотрел вниз, то он мог видеть каждого, кто входил и выходил из квартиры Илоны.

Да, он мог и не выходить. Ему это не нужно. Он мог быть от природы осторожным или даже трусливым. И шум, который производила ее дверь, хлопая без конца, мог его не беспокоить.

Только вот…

Только вот дверь, за которой маялся несчастный от бессонницы, была не такой толстой, чтобы не пропускать ни звука. Слышал, он все слышал ночами. Шум работающего лифта, хлопанье дверей, и даже, возможно, крики, если кто-то ссорился или… умирал от боли.

Дядька просто не захотел им помочь. Просто не захотел ввязываться. Решил, что сможет отсидеться, отмолчаться, пусть те, кто должен, разбираются.

Володя остановился возле двери, еще раз ее внимательно оглядел. Металлическая, но не из новинок. Не дающая стопроцентной гарантии безопасности и звукоизоляции. Да и дует наверняка, если уплотнительная резинка подрастрепалась.

Три замка. Два стандартных от производителя дверей. Третий уже вставлялся позже, определил Володя. И глазок менялся. В таких дверях глазки обычно дрянные. Изображение расплывается, вместо одного человека, стоящего перед дверью, кажется, стоят двое.

Теперешний глазок был другим. Серьезным, большим, с хорошей панорамой. И если дядька сейчас таращится на него в глазок, то видит его до самых ботинок.

Подумав, Володя не стал звонить. Достал из кармана удостоверение и показал в глазок. Вот если он прав, вот если он снова прав, то хозяин квартиры сейчас внимательно читает букву за буквой. Сличает фотографию с оригиналом. И думает, что же предпринять.

Звонить не пришлось. Замки загремели, дверь приоткрылась, цепочка натянулась. Надежная цепочка, крепкая. Собаку на ней можно было держать.

– Чего тебе, Владимир Викторович?

Как он и предполагал, сна у хозяина квартиры ни в одном глазу. Бледные щеки, поросшие щетиной, растрепанные отросшие волосы соль с перцем, узловатые пальцы, вцепившиеся в кромку двери.

– Чего тебе не спится-то, Владимир Викторович? Чего ты все бродишь которую ночь под окнами? Людей только пугаешь.

То, что его заметили, порадовало. Дядька наблюдательный. Это хорошо.

– Чего тебе надо, парень? Чего ищешь?

– Правду. – Володя широко развел руками.

Бабушка всегда учила не врать пожилым людям.

«У них, – говорила она, – даже у самых неумных, достаточно жизненного опыта, чтобы распознать самую изысканную ложь».