Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
— О чем это она? — шепнула мне Андреа.
Я пожала плечами. Я была уверена (и, видимо, ошибалась), что Мэгги Маккензи будет рассказывать про «Мидлмарч», иначе я бы и не пошла на эту лекцию.
— Я думала, она будет рассказывать про «Мидлмарч», — прошипела Андреа.
— Может, она о нем и говорит, просто мы не поняли.
Андреа сегодня выглядела очень чопорно в фантазийном наряде пастушки от Лоры Эшли — такому платьицу позавидовала бы и Мария-Антуанетта. Кто бы подумал, что лишь несколько часов назад она содрогалась в пароксизмах похоти («Опять?!» — воскликнул изумленный Боб, когда мы пытались заснуть среди своих не обременяемых страстью фиолетовых простыней).
— Почему смерть — это регрессия? — шепнул мне Кевин в другое ухо. — Я не понимаю.
Я была, как колбаса, зажата в сэндвиче «Кевин-Андреа» на последнем ряду аудитории, построенной в виде амфитеатра. В этом ряду обычно отсыпались разнообразные бездельники.
— Не знаю.
Я полезла в карман за носовым платком. Я определенно скоро свалюсь с гриппом, если не с чем похуже. Но вместо носового платка я опять нашла скомканную бумажку — лишь поломав голову, я поняла, что это очередная блудная страница из «Расширения призмы Дж.». Как они ко мне попадают? Может, их кто-нибудь подсовывает? А может, они липкие, как бумага от мух.
Из текста я поняла, что Дж. (как обычно, страдающий паранойей) сцепился с неким мифическим зверем (похоже, нередкий случай).
«Сопение, сопение, бесстыдно раздутые ноздри твари, тяжеловесного самца — зверь его воображения, воплотившийся в мышцах и жилах, в изгибе хребта, чешуйчатый, как змей греха, воплощающий извечную тягу к плоти в мощных ударах…»
Я предположила, что мифический сопящий зверь — аллегория или метафора, но кто знает… Может быть, он реален в том смысле, в каком реален любой литературный текст — ведь любой текст реален, поскольку он существует; нельзя ведь существовать, не будучи реальным. И даже если он существует лишь в форме слов, сами слова должны существовать, иначе мы не могли бы их использовать, и даже Витгенштейн…
— Мисс Эндрюс! — Мэгги Маккензи поднималась по лестнице между рядами столов, высматривая студентов, которые ведут себя неподобающим образом. — Не погружайтесь в мечты, для вас это непозволительная роскошь.
В аудиторию бочком втиснулась Терри. В черных митенках и распадающейся тафтяной мантильке, она выглядела так, словно ее недавно эксгумировали. Судя по лицу, ей не удалось вчера спасти козленка. Мэгги Маккензи приказала ей сесть на первый ряд:
— Я позабочусь о том, чтобы вы не заснули.
Очевидно, она не подозревала, что Терри умеет спать с открытыми глазами. Оливия, которая на всех лекциях сидела в первом ряду, одолжила Терри бумагу и ручку (которыми та не воспользовалась) и снова принялась старательно конспектировать.
— Ролан Барт, — продолжила Мэгги Маккензи, — говорит, что…
— Опять он, — вздохнула Андреа.
Слабый крик донесся из глубины студенчества, знаменуя присутствие Протея. Кара сидела на другом конце амфитеатра, на безопасном расстоянии. Сегодня на ней был джемпер в радужную полоску, — похоже, его вязала горилла. Для другой гориллы.
— …утверждает, что классический нарратив основан на Эдиповой драме с мужчиной в главной роли…
Андреа перегнулась через меня:
— Кевин, так вот про что на самом деле «Эдракония»?!
Вероятно, это была скорее шалость, чем подлинное любопытство.
Кевин закатил глаза, как корова на бойне, и произнес:
— Не говори глупостей.
Вышло довольно громко, и несколько человек обернулись — включая Мэгги Маккензи, которая нетерпеливо притопнула ногой и произнесла заклинание, роднящее всех преподавателей мира:
— Вы хотите нам что-то рассказать, мистер Райли? — И, не дожидаясь ответа, покатила дальше: — Как говорит Альтюссер, мы все находимся «внутри» идеологии…
— О чем она вообще? — пробормотала Андреа.
— Не знаю. Я ничего не знаю. Хватит меня спрашивать.
У меня начинала болеть голова.
Впереди нас сидела Дженис Рэнд со своей лысой подругой из христианского общества. Мне страшно захотелось пошвыряться в них чем-нибудь, но я боролась с искушением. Время от времени они передавали друг другу записочки на плотно сложенных квадратиках бумаги.
— Фрейд… полагая, что женщины обладают меньшими возможностями, поскольку знают, что их кастрировали…
— Что-что? — встревоженно переспросила Андреа.
— …а также обладают менее развитым супер-эго…
Дженис и ее подруга яростно обменивались записочками. Мне удалось заглянуть в одну из них. Там было написано: «Что такое суперэго?» В письменном виде это слово смотрелось очень странно — как название соуса к спагетти или музыкального темпа: «спиритозо», «сфорцандо», «суперэго». Голова болела все сильней. О, мне б таблетку анальгина (весьма поэтический крик о помощи). От усталости я не могла сосредоточиться.
Кевин сказал в пространство:
— Как известно, исследования показали, что ни один человек не может сохранять сосредоточенность больше десяти минут подряд, так что последние двадцать пять минут были потрачены совершенно бесполезно.
— Мистер Райли? Вы хотели что-то добавить? — резко спросила Мэгги Маккензи.
Кевин сполз со стула под парту и притворился глухонемым.
— Пассивная героиня в фаллоцентрическом мифе…
Меня незаметно объяли грезы о Фердинанде. Я мысленно составила список того, что я о нем знаю, — он хорошо относится к пожилым женщинам, он спит так, что и пушкой не разбудишь, возможно, у него голубые глаза (мне так и не удалось их увидеть), он — осужденный преступник. Из этих обрывков не выходило цельного характера.
Андреа рисовала в блокноте странные магические символы — кресты-филфоты, руны Ингваз, кадуцеи и прочее. Возможно, это было задание от форфарского учителя-волшебника. Дженис заметила филфот, похожий на свастику, и уже не могла хранить молчание: она возбужденно защебетала своей лысой подруге, что Андреа — «фашистка».
Кевин, который все это время незаметно ел банан, повернулся ко мне и, кивнув на Мэгги Маккензи, спросил:
— Как ты думаешь, она вообще собирается говорить про Джордж Элиот?
Мэгги Маккензи в отчаянии швырнула губку для стирания с доски куда-то в сторону задних рядов, не целясь. Губка ударила Дженис в висок и отскочила, и Дженис завизжала, как разъяренная мученица.
— Похоже что нет.
Вопль Дженис разбудил Протея, и он отчаянно завыл, словно вот-вот должен был свалиться с края Земли (кто их знает, этих младенцев, что они вообще думают). Кара принялась протискиваться по ряду, как опоздавший театральный зритель: «Извините, разрешите пройти, извините, пожалуйста». Наконец она добралась до своего отпрыска и объявила во всеуслышание: «Надо перепеленать».
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
