— Мне все-таки интересно, когда ваш Холодов разрешит принцу Мин-Ра ходить? — задумчиво протянул Домбоно.
Савельев хитро прищурился.
— Хотите от нас побыстрее избавиться, господин верховный жрец?
— Избавиться? — Домбоно даже обиделся. — Да вы будете первыми чужеземцами, что покинут нашу страну целыми и невредимыми!
— Это вы повторяете при каждой нашей встрече, — улыбнулся Савельев, опираясь на балюстраду террасы. С этого места была прекрасно видна стена. Та самая стена, которая стала для них истинной Стеной Плача, та самая стена, на которой висели их клетки! И внезапно Савельев с грустью понял, что очень скоро Мерое станет для него печальным волшебным сном. Больше он никогда не пройдет по крытым галереям храма, никогда не поговорит с Домбоно, не увидит царицу-богиню. Никогда — самое страшное слово, забитое на «жесткий диск» человечества…
— О чем вы сейчас думаете? — спросил Домбоно настороженно. — Я ведь знаю, Павел, что и вы, и ваш друг не доверяете мне.
— Если уж совсем честно, то… я очень сильно не верил вам! А мой друг не верит и сейчас.
— Вы оба ошибаетесь. Я вырастил Сикинику, когда ее мать замуровали в стене храма по приказу царя Мерое…
Савельев содрогнулся всем телом. По спине побежали ледяные мураши.
— Замуровали? За что? Домбоно грустно поглядел на него.
— Она… Анхашет была очень разной. Опытной в любви, сластолюбивой и жестокосердной. Она постоянно искала себе все новые и новые жертвы. От одного влюбленного юноши, Павел, она требовала, чтобы он отдал ей все, что имеет, прогнал жену, убил детей и бросил их тела собакам. Но даже этого Анхашет было мало, и она требовала, чтобы возлюбленный отдал ей могилу предков…
Павел сглотнул комок в горле.
— Этим юношей были вы, Домбоно? Верховный жрец удивленно вскинул на него бездонные глаза, а затем глухо рассмеялся.
— Да что вы! Этим юношей был царь Рамфис. Он очень долго шел на поводу у жестокосердной красавицы. А потом, после рождения дочери, прозрел. Отдать гробницы предков… Нет, это страшное преступление. За это Анхашет и поплатилась жизнью.
— Вы так хорошо осведомлены об этой истории… Домбоно резко развернулся к Савельеву и схватил его за плечо.
— Еще бы! Ведь я был ее братом! И я, именно я по приказу царя вел царицу на казнь. И именно я воспитал Сикинику, я вырастил эту девочку. А вы не доверяете мне, подозреваете в том, что плету заговоры против нее. Неужели же я способен разрушить творение собственных рук?
— Но ваши творения начинают жить собственной жизнью, и это может разрушить вас, Домбоно!
— Для меня важно только благо государства! Завет царей!
Савельев долго смотрел на город.
— Я верю вам, Домбоно, — наконец, произнес он, разрывая паутину тягостного молчания. — Вы только скажите мне, какую тайну хранит от всего мира ваша непостижимая Мерое?
Домбоно решился.
— Идемте.
Шли они недолго. Всего лишь вошли в чрево сумрачной пирамиды. Домбоно зажег факел, и они двинулись подземными переходами. Наконец добрались до маленькой камеры-усыпальницы. С трудом Домбоно отодвинул тяжелую дверь и поманил Савельева внутрь.
В маленькой усыпальнице стояли два саркофага. Без золотых прибамбасов, без особых изысков древнего мира. Два белых, словно светящихся изнутри, алебастровых саркофага. Как будто там были погребены два живых солнца.
— Что это? — испуганно прошептал Савельев.
— Те гробницы предков, на которые посягала моя сестра. Я хотел давно показать их вам. Один раз в жизни кому-то объяснить тайну Мерое. — Впервые из голоса верховного жреца исчезли ледяные интонации, впервые зазвучал он почти с сердечной теплотой. — Искусство лекаря вашего друга ничуть не удивило меня, меня восхитила ваша сила, которую все вы, ну, кроме того безумца, умершей души, сумели доказать нам… Я решил подарить жизнь вашим товарищам, а вам — и жизнь, и тайну.
— Что это за саркофаги, Домбоно? — негромко спросил Савельев.
Домбоно расправил широкие плечи.
— Один из них принадлежит египетскому фараону, в вашем мире известному под именем Эхнатон. Готовы ли вы выслушать меня?
Савельев с замиранием сердца молча кивнул головой.
— Уже в первые годы своего царствования, — начал рассказ Домбоно, — Эхнатон выступил против существовавшей в то время в Египте религии, основанной на многобожии. С помощью своей супруги-мероитки Нефертити он стал пропагандировать учение о едином и истинном солнечном боге, который стоит над всеми людьми, который властвует над судьбой Земли. Впрочем, все это вам, помешанному на древней истории человечества, прекрасно известно, друг мой. Скажу только, что и Нефертити, и Эхнатон действительно видели бога Солнца. У него не было тела. Это огромный огненный шар, на который больно смотреть. Только свет… Деяния Эхнатона опережали свое время. Да! — Домбоно с шумом вытолкнул воздух из легких. Было видно, как волнуется верховный жрец. — Если бы он одержал победу над временем, не потребовалась бы спустя 1400 лет миссия Иисуса Христа в Палестине. Она была бы выполнена в наших краях и Египте намного раньше. Но… Вы сами знаете, читали, какое сопротивление встретило учение Эхнатона, — Домбоно помолчал немного, а потом с горечью произнес: — Эхнатон посмертно был предан в Египте проклятию. Даже имя его запрещалось произносить вслух. Время правления Эхнатона было вычеркнуто из анналов истории. В списке фараонов в храме Абидоса, составленном в 1200 году до нашей эры, имя его уже не значилось. Имя его прекрасной жены, мероитки Нефертити, было выскоблено на всех памятниках. Савельев поднес руку к лицу. Слишком уж много информации навалилось на него…
— Но как саркофаг Эхнатона оказался в Мерое? — наконец спросил он.
— Несмотря на то что в последние годы жизни Эхнатон отрекся от Нефертити, — вздохнул верховный жрец, — сама она не предала мужа. И предвидя бурные события в Египте, успела незаметно вывезти саркофаг с мумией Эхнатона, погрузить на корабль и по Нилу сначала, а потом и по пескам пустыни отправить в безопасное место, за пределы Египта. Саркофаг был доставлен и сокрыт на наших землях ее людьми. Из Египта же пришел караван, сопровождаемый рабами, воинами и их начальниками. Однажды ночью в полном мраке и в полном молчании саркофаг был опущен в заранее подготовленную гробницу. А люди… что люди? Они были все до одного перебиты. Нефертити осталась в Мерое. В нашей Мерое. То, что происходило во всей Нубии, нашей Мерое не касалось…
Савельев осторожно коснулся стенки алебастрового саркофага.
— Второй гроб принадлежит ей?
— Да. Сикиника — из ее рода.
Савельев грустно оглядел место последнего упокоения легендарной пары.
— А вы не боитесь, Домбоно, что после нашего возвращения в мир мы пришлем сюда военных? Пусть, мол, завоюют Мерое? И тогда грош цена всем тайнам…
