– По-настоящему отмечают, как новый Новый год, – Аня упала рядом с Артемом и сразу же полезла к нему в салат – прямо пальцами. Выудила кусочек мяса и тут же уронила его себе на кофту. Засмеялась.
– Выходят к полуночи, считают время, фейерверки запускают, шампанское, Дед Мороз, гуляют до утра…
– Безработные все, что ли? – Артем укоризненно снял мясо с Аниной одежды. – Каникулы-то закончатся к тому времени.
– Ой, столько дней гуляем и ничего той работе не делается. Еще один день она точно в лес не убежит.
– Действительно!
– Мы же пойдем? Пойдем?
– Конечно, пойдем. Только не до утра все-таки, ладно?
Переход совершается в темное время, поэтому у врат всегда должен гореть огонь. Стражи полагается менять каждые три часа, так как за такое время сила пограничника иссякает и ему требуется отдых.
В ночь на четырнадцатое во дворе было светло и ярко, кажется, даже ярче, чем в «настоящий» Новый год. И весь дом собрался. Вокруг смеялись, носились подростки, мелюзга пыталась кидаться снежками – это из сухого морозного-то снега, многочисленные собаки лаяли и путались под ногами, и сразу из нескольких мест доносилась музыка – что-то очень знакомое, старое, новогоднее. Аня тоже смеялась, напевать принялась, пританцовывать, а потом унеслась куда-то, растворилась в толпе, и не видать где она.
Артем закурил, разглядывая двор и его обитателей. Все то время, что они здесь живут, он не очень-то ими интересовался. Нет, знал уже почти всех в лицо, а некоторых даже и по имени, внимательно выслушивал сплетни, которые Аня приносила в избытке, спокойно подписывал всевозможные бумажки и давал деньги на обустройство и украшательства. Но не приглядывался особо, не вникал. Своих дел полно, а Аня отлично подходила в качестве полномочного представителя их семьи.
Кто-то толкнул его в бок: сосед снизу, веселый старикан с болонкой под мышкой.
– Чего стоишь, иди открывай шампанское. Полночь скоро.
Артем послушно отправился к столам, на которых летом деды играют в домино, а сейчас накрыт фуршет – из того, что осталось после первого нового года. Осталось, надо сказать, немало: и бутерброды, и салаты, и конфеты, и бутылок на всех хватит. Впрочем, традиция же, наверняка специально припасали.
Артем открывал одну бутылку шампанского за другой, их тут же выхватывали у него из рук и уносили разливать по пластиковым стаканчикам. Напротив Артема две тетушки раскидывали салаты по тарелкам, разговаривали. Прислушался.
– Гостей-то как много в этом году, а? – говорила одна, ловко орудуя большой ложкой.
– Да уж не сильно больше, чем в прошлом, – отвечала вторая, принимая полную тарелку. – А вот туда ринулись-то все, ринулись. Словно медом им там намазано.
– А что ж не намазано, что ли? – захохотала первая.
– Так кому медом, а кому и… сама знаешь, – обе хмыкнули и вдруг уставились на Артема, который как раз сражался с очередной бутылкой, но глядел не на нее, а на тетушек, завороженный разговором.
– А вы чего сидите? – спросила первая. – Времени-то совсем не осталось.
– Не понял, простите, – Артем немного растерялся. Он все крутил пробку, пробка была совершенно невыносима. Надо запомнить: такое шампанское не брать никогда, фиг откроешь.
– На ту сторону не собираетесь почему, спрашиваю. Минут через двадцать закрывать уже будем.
Тетка махнула головой в сторону забора. Того, который так понравился Ане еще в самом начале. Четырехгранные столбики, покрашенные белым и черными полосами, металлические секции, обвитые мишурой, фонарики поверху… Н-не понял. Артем только сейчас заметил, что одна из секций – ворота. Двухчастные и распахнутые.
Служба пограничника не сложна, но требует особого внимания и умения распознать – свой ли стучится в врата или чужак, которому нечего делать на этой стороне. Ибо даже в открытые двери пройти достоин не всякий.
У ворот стояли с одной стороны юная девица с дрожащим той-терьером на руках, а с другой – тетка из третьего, кажется, подъезда. У ее ног сидел большой пес немецкая овчарка, ошейник из двухцветной мишуры делал его несколько безответственным, но, кажется, это только иллюзия. Он так свирепо смотрел на тех, кто уходит за ворота, что ясно – лишнего не пропустит.
А уходящих много: человек двадцать выстроились в аккуратную, затылок в затылок, очередь. Все в мишуре и серпантине, в красных шапочках, с бенгальскими огнями в руках. Перетаптываются как пингвины, по одному отдают что-то тетке и проходят туда, где вообще-то глухая стена магазина всегда была. А сейчас что? Антон пригляделся.
С той стороны был туман (в минус пятнадцать?). И из этого тумана, также размеренно-пингвиньи выходили… тени. Серые, полупрозрачные, немного похожие на людей расплывающимися силуэтами. Отдавали что-то девице и проходили во двор, тут же растворяясь в толпе веселящихся соседей.
Артем вздрогнул, и пробка, которая только что не желала даже крутиться, выпрыгнула из бутылки, вызвав совершенно неприличный фонтан шампанского.
– А! Вот ты где! – Аня напрыгнула на него сзади, чуть с ног не сшибла. Он схватил ее за руки, кивнул в сторону забора – видела?
– Ну наконец-то, – она засмеялась. – Пойдем?
– Куда? Туда? А что там? Что это вообще?
– Граница же, – она обняла его, запрокинула голову, пытаясь заглянуть в глаза. Непросто, когда между вами тридцать сантиметров разницы. – Та сторона.
– Не понял.
– И не надо! Там разберемся.
Каждый пограничник сам должен хотя бы однажды пройти сквозь врата. Никто не знает, вернется ли он, когда и каким. Но если вернется, быть ему среди лучших и жить не зная бед и печали.
Оставшееся до полуночи время они спорили. Даже немного кричали друг на друга. Аня рассказывала какие-то странные сказки, он просил ее не морочить ему голову. Злился.
На себя в первую очередь. Что, сложно, что ли, поддаться любимой жене, которой приспичило поиграть, пройти с ней через эти ворота да вернуться во двор праздновать старый новый год со всеми. Но почему-то было сложно. Тени, кажется, здорово его напугали. Он даже старался не смотреть в ту сторону. А еще взрослый человек, да?
Кто-то закричал: минута осталась! Двор заметался, закружился с бокалами шампанского, бенгальскими огнями, зажигалками, тарелками.
– Извини, – Аня сделала шаг назад. – Все, извини, пожалуйста. Я пошла. Минута осталась.
– Аня, прекрати, – ему стало нехорошо. Она вдруг, в одну секунду показалась ему такой как была до переезда – отстраненной, безучастной, сухой, как снег под ногами.
– Извини, – она отходила от него спиной, маленькими шагами. – Родителям наври что-нибудь, ладно?
– Аня!
Она слабо улыбнулась, взмахнула рукой и бросилась к забору. Там уже никого не было, кроме соседок и собак, никакой очереди, никаких теней. Аня подлетела к ним, заговорила – облачка пара вырывались из ее рта один за одним. Соседки смеялись, кивали головами.
