Шесть тысяч (не тысяча и не полторы, как нас уверяли до и после Марша несогласных) вышли на улицы Петербурга, чтобы сказать кое-что нынешней власти и про нынешнюю власть.
Эти люди собрались там, где и должны были, невзирая на губернаторский запрет. И дважды прорвали линию ОМОНа. Вышли на Невский проспект и отправились прямо к Зимнему дворцу.
Участники Марша несогласных – не испугались. Испугалась как раз власть.
Теория и практика эволюции
Многие наблюдатели никак не могут разгадать логику действий Кремля и Смольного.
Разве Марш несогласных был столь опасен?
Разве 6 тысяч граждан могли одним маршем поменять власть в одном отдельно взятом северном городе?
Зачем же было свозить со всего Северо-Запада безразмерные толпы ОМОНа и перекрывать бронированными джипами мыслимые и немыслимые дороги?!
Разгадка очень проста. Власть боится, потому что совсем не понимает мотивации протестующих.
С точки зрения президента Путина, губернатора Матвиенко, спикера Тюльпанова и прочих таких же профессионалов, вполне дозревших до уровня завклубом железнодорожников города Шапитовки, «человек разумный» – это разновидность домашнего скота (именуемого также в частных беседах «быдлом»), для которой реальны только кредит на приобретение холодильника и нелиняющий Петросян. И на улицы такой преобычнейший человек выходит за двести-триста рублей, а то и за бутылку нетеплого пива в базарный день.
Выходит, чтобы отработать подачку и поглазеть на себе подобных. Но никогда – чтобы защитить какие-то там права, о которых двуногая скотина ни малейшего представления не имеет. Ну а «правда», «Родина», «совесть», «гражданское достоинство» – это все древности почечнокаменного века, ради которых никто потребительную задницу от прокуренного дивана не оторвет.
Не случайно и киевский Майдан-2004, и питерский Марш-2007 шапитовские правители немедленно объявили заказными и коммерческими.
Потому что если человек просто так идет биться, рисковать здоровьем и благополучием ради своей свободы – то вся фундаментальная жизненная теория матвиенок сразу никуда не годится. И если бывает народный гражданин главней Петросяна, то какой же Путин тогда президент?
Смольненские подушные игроки, конечно, умудрились обозвать несколько тысяч коренных петербуржцев «олигархическими наймитами» и «заезжими гастролерами» (сказывается шапитовская школа, ничего не поделаешь). Но сами-то они знают, кто, в каком количестве и качестве вышел на Марш несогласных. И приходят в ужас лишь потому, что не могут объяснить поведение человека, категорически отказывающегося быть быдлом. Такой человек для этих властных деятелей просто принадлежит к иному биологическому виду. А значит – непредсказуем, неуправляем и уже потому страшно опасен.
Отсюда – все эти тучные омоновские стада. Отсюда – жалкое бормотание про тех, кто не хочет «стабильного развития Петербурга».
Слава богу, мы теперь знаем, что означает их стабильное развитие. Это кукурузная уродина «Газпром-Сити», призванная уничтожить исторический Петербург, и песчаная афера «Морского фасада», несущая уничтожение Васильевскому острову. Это ускоренная приватизация и распродажа дворцов. Это стремительная попытка доукрасть все, что не успели за минувшие 15 лет. И мы, люди другого вида, такого стабильного развития действительно не хотим. И не захотим никогда.
Апология маргиналии
Рядом с властью, не нашедшей ничего лучше, как прислать на Марш несогласных пару юных провокаторов с плакатами типа «Березовский, мы с тобой!», пристроились в три шеренги самоуважаемые интеллектуалы, которые любят рассуждать примерно так:
– Да, мы эту власть не очень любим из эстетических соображений, тык-скыть… Но Марш несогласных!.. Фи, это же маргиналия сплошная. Нет, мы бы поддержали оппозицию, если б она была настоящей, мейнстримной. А это?…Да чем такое, лучше уж власть – у нее, кстати, фуршеты в последнее время очень хорошие. Клубника преизрядно посвежела. Да и кокаин дешеветь начал. Нефть хорошо стоит. В общем, что бы где ни случилось, нам с маргиналами не по пути…
Они почти правы, эти ловцы начальственной благодарности. Мы, конечно же, маргиналы. А по-другому, в сущности, и быть не может.
Сегодня мейнстрим – это Общественная палата, члены которой добровольно согласились стать крепостными актерами для фарса «Кремлевское гражданское общество» в обмен на те самые бутерброды и горстку льготного кокаина.
Мейнстрим – это вечнолиловые подкремлевские младоподонки, гордящиеся тем, что профессионально не отличают зло от добра.
Мейнстрим – это рассказки про рядового Сычева, который сам себя изнасиловал, и матерей Беслана, которым вместо поисков правды надо новых детей нарожать.
Мейнстрим – это полупьяные телесказочники, изо дня в день несущие что-то про Путина, который восстановил-де вокруг Земли непоправимый российский суверенитет.
Мейнстрим – это бляди с Куршевелем и учительская зарплата в сто долларов США.
Мейнстрим – те самые «Газпром-Сити» и «Морские фасады».
Мейнстрим – снесенная гостиница «Москва» и уничтожаемый дом архитектора Мельникова.
Сегодняшний РФ-мейнстрим уместился между двумя пословицами, они же поговорки: «Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься» и «После нас – хоть потоп».
А значит – порядочный русский человек не может нынче не быть маргиналом.
В старом советском фильме «Убийство на улице Данте» герой Ростислава Плятта сказал: «Когда в наше время трое гонятся за одним, этот один – очень хороший человек».
Сладостно и почетно быть одним, но никак не тремя.
После Марша
Теперь, после Марша несогласных, нервная власть, отпоив себя водкой с валокордином, пойдет дальше дребезжать про то, что «авантюристы не прошли», а дремлющий народ желает подремать еще и еще.
Но паники в их словах и взглядах будет все больше.
Они понимают, что скоро им всем надо уходить, вынося на скользких плечах украденные сокровища. Потому что оставаться под сыплющимся потолком исторической России они никак не хотят.
Они понимают, что совсем уйти тоже не могут – иначе оставленная стабильная Россия дотянется до них своей суковатой клюкой.
Они не могут выдвинуть единого преемника, потому что друг друга ненавидят больше, чем всю оппозицию, вместе взятую.
Они живут в узком месте непримиримых противоречий. Потому не могут не паниковать.
У нас – все проще. Мы здесь живем и останемся жить после них. И вместо них. Нам ничего не нужно никуда уносить.
