Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
— Прячется, — согласился тот, не оборачиваясь, но и порога не переступая.
— А найдешь, тогда что, Жень? — Гавриков даже его за рукав подергал, призывая к вниманию. — Найдешь, что станешь делать, Жень?
— Найду если?.. — Один шаг через порог, второй, резкий поворот головы на Гаврикова, едва заметная, но очень страшная искра, брызнувшая на Илью из Женькиных глаз, и… — Если найду, то убью непременно!
И ушел. Потянул на себя дверь с такой силой, что Илья едва лбом о притолоку не гвозданулся, потому как дверь-то хотел попридержать.
Все, ушел. Его запер в собственной квартире, будто он инвалид какой-то или маломощный, что закрыться сам не сможет. Ну и пускай идет, пускай.
Что он тут наговорил, уходя? Гавриков минуты три постоял в прихожей, теребя растянувшиеся лямки своей майки. Выпячивал губы, морщил лоб и все думал и думал, как ему поступить. Он же никогда и ни в чем не любил принимать решения. Никогда. Даже с бабами этими идиотскими. С ними тоже все происходило как-то помимо него.
Захотела — поселилась. Расхотела — съехала. Он ведь никогда никого не приглашал и не выгонял. Ну или почти никогда…
Ах, ах, ах, Женя, Женя! Разве можно разбрасываться такими неосторожными заявлениями? А если кто услышал бы, а? Что тогда? Кто-нибудь посторонний, а?
Как быть? Как быть?
Нет, не так…
Кем быть? Кем быть?
Иудой или гражданином? Гражданином или иудой?!
Хотя почему это сразу иудой? Что подлого в исполнении гражданского долга?! Он, может, человеку жизнь спасает! А это уже гуманизм!
Гаврикову хватило трех с половиной секунд, чтобы добраться до телефона в гостиной и набрать нужный номер.
— Але! Это я! — пролепетал он с благоговением и даже губы облизнул от волнения. — Да, да, я это! Ага… У меня был сейчас Масютин! Он такое сказал!!!
Минуту он трепетно слушал, почти перестав дышать, лишь успевая слизывать языком пот с верхней губы, а потом выдохнул:
— Он сказал, что как только найдет ее, то убьет!!! Ага… Ага… Понял… Нет, что вы! Я не ошибся! Так и сказал: найду, убью!!!
Глава 17
Сколько она себя помнила — вот как только осознала, что она живет, что у нее есть руки, ноги, теплый и вечно ноющий голодом живот, что она может мерзнуть или, наоборот, маяться от нестерпимой жары, — она никогда и никому не была нужна.
Никогда!!! Никому!!!
Ни разу с тех самых пор, как ее поместили в детский дом, ни у кого не возникло желания ее удочерить, хотя она была очень симпатичным ребенком. Белокурые кудряшки весело скакали вокруг улыбающейся мордашки, когда она летела навстречу вновь прибывшим посетителям. Тянула ручонки, забиралась на коленки, шепелявила, читая наизусть стишки, и улыбалась, улыбалась, улыбалась без конца. Ей ведь так хотелось понравиться! Так хотелось, чтобы и ее увели через огромные страшные ворота в тот сказочный, совершенно другой мир, который она иногда подсматривала сквозь щели в дощатом заборе.
Там, в этом мире, у девочек и мальчиков были папы и мамы. Они водили своих детей на прогулку, держа их за руки, и никуда от себя не отпускали. Они покупали им игрушки, мороженое, красивые платьица и брючки.
Они любили их! Целовали! И брали на руки, когда дети уставали.
А ее никто не целовал, никто не брал на руки, никто не любил.
Нянечки скупо улыбались, воспитатели отсылали в игровую комнату, учителя настоятельно рекомендовали больше времени уделять урокам и не быть столь легкомысленной.
А она не была легкомысленной! Она была хорошей и просто хотела, чтобы ее немного, ну хоть чуть-чуть кто-то любил. Не из чувства долга, не из сострадания, не по приказу, а просто потому, что она есть.
Ничего не получалось! Ничего у нее не выходило! Доходило просто до смешного или до ужасного, кто знает.
Однажды она подслушала разговор двух воспитателей, которые с ужасным придыханием рассказывали жуткую историю о каком-то маньяке, который будто бы объявился в лесопарковой зоне в соседнем микрорайоне. Он будто бы нападает даже днем и то ли душит своих жертв, то ли просто убивает, то ли уволакивает куда-то. Ходить там стало очень опасно, не то что гулять. Народ вроде пропадал целыми толпами.
И она решилась!
Пролезла через пролом в заборе, к тому времени они — старшеклассники — были почти хозяевами всей территории. Так вот: пролезла в пролом, села на троллейбус и проехала по проездному, осторожно извлеченному из сумочки вахтерши тети Зины, целых две остановки. Ехала, смотрела по сторонам и дивилась.
Ну, хоть бы контролер подошел, что ли. Не контролер, так кондуктор. Она же вошла в троллейбус и, демонстративно пройдя мимо нее, села на место для детей и инвалидов. Та даже бровью не повела. И даже не приказала густым сочным голосом, чтобы граждане обилечивались. Всем приказывала, а ее проигнорировала. Почему? Она же не знала, что у нее в кармане лежит украденный проездной!..
Потом и вовсе чудеса пошли.
Она вышла на остановке, где, по слухам, орудовал кровожадный маньяк. И совершенно без опасений углубилась в темноту аллей. Время клонилось к вечеру, народу почти не было. А те, кто и был, шли торопливо, то и дело оглядываясь.
Она не оглядывалась. Она шла медленным прогулочным шагом, воткнув в растянувшиеся карманы спортивной кофты свои острые кулачки. Шла и размышляла. Размышляла и ждала.
Ну, хоть маньяку до нее будет дело или нет?! Он хоть в ней нуждается или как?! Он хоть ею прельстится или что?!
Не понуждался, не прельстился, и дела до нее у него никакого не было.
Не напал он на нее! Может, день у него этот был невыездным. Может, еще какая причина, но она в тот вечер вернулась в детский дом целой и невредимой. Хотя могла и не возвращаться. Там ее тоже никто не хватился, хотя голос ее на вечерней перекличке и не откликнулся привычно.
Она никогда и никому не была нужна, до тех самых пор, пока не ощутила себя женщиной. Красивой женщиной! Желанной и жадной до ласк!
Вот тут вся ее жизнь и перевернулась. Тут она только и поняла, что такое власть, что такое повиновение и что такое слабость.
Именно благодаря этим всем составляющим у нее появились деньги. Потом пускай и убогий, но все же свой угол на Угловой улице. И еще у нее по-явилась надежда! Первый раз за всю ее никому не нужную жизнь появилась самая настоящая надежда!
Она станет богатой. Она уедет наконец из этого скверного города. И не будет без конца натыкаться взглядом на тот самый дощатый забор, за которым никто так и не дал ей любви.
Уезжать она собиралась, как и всякий любой и каждый, в теплые края. Там круглый год светило солнце. Там фрукты можно срывать с деревьев, сидя в скверике на скамеечке. Там можно не заморачиваться покупкой теплых вещей и не бояться, что отключат отопление за неуплату.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
