Только тогда я в первый раз ясно вспомнил, что действительно звонил врачу.
– Глупо, приятель. Ты просто полный идиот, Техасец. Неотесанный дерьмовый болван.
Мне показалось, что я опять услышал приглушенный звук голоса Рокки за дверью, отчаянный, становящийся все выше и выше, а затем внезапно оборвавшийся. Ботинки приблизились ко мне. Около них болтались отрезок трубы и бейсбольная бита. Я обмочился. Попытался подняться и уже не заметил, что именно раздробило мне челюсть.
Я выплюнул осколки зубов. Мой язык был весь изрезан. Они стали опять избивать меня.
Когда я пришел в себя на следующий раз, то оказался привязанным к стулу так крепко, что с трудом мог дышать. В груди у меня все горело, а в разбитом носу что-то хлюпало. Меня вырвало прямо на колени, а бетонный пол под моим стулом блестел от крови. Я знал, что все еще нахожусь в кладовой. В углу шумела вентиляция, из трубы которой периодически падали капли, а над ней, высоко вверху, светила единственная тусклая лампочка – ее свет напомнил мне о единственной оранжевой лампочке, освещавшей холл в доме Фрэнка Зинкевича. Мне пришло в голову, что я никогда и не выходил из того холла. А счастливый побег мне просто привиделся. Мой единственный оставшийся глаз еле видел, но все-таки периферическим зрением мне удалось рассмотреть все эти вздутия и непонятные опухоли на своем лице.
Стул был тяжелый, сделанный из цельного куска дерева, и мои руки были так крепко притянуты к нему, что спина разламывалась от боли. Моя грудь была крепко примотана к его спинке, а ноги – к передним ножкам. Я так вонял, что мне показалось, что я обгадился. Эту вонь я чувствовал даже своим изломанным носом.
Я знал, что быстро они со мной не закончат. И вспомнил истории о том, как Стэн использует ацетиленовую горелку.
Слезы потекли у меня из глаз.
Я не думал ни о Рокки, ни о ее сестре. Я просто не хотел, чтобы мне больше делали больно. Плакал я отчаянно, захлебываясь рыданиями, и каждый раз, когда я пытался выровнять дыхание, в мои ребра и плечи впивались сотни злых, безжалостных ножей. Я готов был на все, чтобы только выжить. Готов был умолять. Готов был сделать все, что угодно.
Капли продолжали капать из вентиляционной трубы в углу, и я с трудом мог расслышать приглушенные голоса у себя за спиной, которые доносились из бара и фоном для которых служило какое-то бесконечное бормотание. Я понял, что в баре включен телевизор.
Посиживают себе, потягивают пиво, смотрят ящик и ждут Стэна.
Я стал плакать громче.
Вдруг у меня за спиной раздался звук открывающейся двери. Мягкий, приглушенный скрип, а потом я услышал, как ее закрыли. Я почувствовал, что за моей спиной кто-то стоит, как будто вокруг этого человека внезапно сгустился воздух.
Я никак не мог успокоить дыхание; слезы текли по моему лицу и капали на кровь. По бетону прошелестели тихие шаги. Кажется, я пытался сказать «пожалуйста» или «подожди».
Подожди.
Потом из темноты появился то ли запах, то ли какой-то образ. Пахло ментоловым «Кэмелом», джином, пудрой и духами «Чарли». Думаю, что со своим разбитым носом я не мог чувствовать эти запахи, но я их как-то ощущал, и воздух начал принимать какую-то осязаемую форму. Я уже знал, кто вошел в комнату.
– Ш-ш-ш-ш. Тише. Ни звука, – прошептала она.
Я почувствовал теплое дыхание Кармен у себя на затылке. Мои кисти дернулись, и плечи пронзила боль. Я застонал.
– Заткнись, – прошипела женщина.
Электрические провода, которыми были связаны мои кисти, со шлепком упали на пол. Мои руки повисли вдоль туловища. Веревка, которой к стулу было привязано мое тело, тоже упала.
Она подошла ко мне спереди, и теперь я смог ее увидеть.
Кармен встала передо мной на колени и подняла голову. В ее жестких, коварных глазах промелькнул страх и даже жалость, но она не отвела их, продолжая смотреть мне в лицо. В этом рассеянном сером свете женщина согнулась на окровавленном бетоне – мой подбородок лежал у меня на груди – и маленьким ножом стала перепиливать липкую ленту, которой были скручены мои ноги в коленях.
Кармен выпрямилась. Сейчас она старалась не смотреть на меня, а рот ее скривился в каком-то стыдливом омерзении. Ее тушь потекла, и на щеках были следы, как будто из ее глаз брызгали чернила. Через плечо она взглянула на дверь в другом конце комнаты и вложила нож в мою влажную руку.
Женщина помогла мне плотнее обхватить рукоятку ножа – я застонал, так больно мне было от одного ее прикосновения. Она сжала мои пальцы и прошептала:
– Поднимайся, Рой. Вставай.
Мне кажется, я спросил ее про Рокки, потому что в глазах ее что-то дрогнуло, и она покачала головой. Женщина помогла мне встать, а затем отпустила меня. Я чуть не свалился, хотя с ногами у меня было не так уж и плохо. Гораздо хуже было со всем остальным.
– Убирайся отсюда. Беги, Рой, – произнесла Кармен. – Беги не оглядываясь. Беги отсюда.
В ее хриплом голосе слышались слезы, и иногда он звучал так, как будто она злилась на меня за какую-то провинность.
Я хотел что-то сказать, но челюсть моя не хотела шевелиться, а язык так распух, что еле помещался во рту. Кармен отошла в сторону, и я услышал приглушенный стук ее каблуков по полу, а затем заскрипели дверные петли и наступила тишина.
Стена была холодная, и я прислонился к ней, прилипнув лицом к шлакоблоку. Одна моя дряблая рука сжимала нож, а вторая была совершенно бесполезна – все пальцы на ней были переломаны.
Невыносимая, глубокая боль, где-то на уровне костей, пронизывала мои ступни и голени всякий раз, когда я пытался сделать шаг. Казалось, что дверь в холл находится очень далеко, и с каждым шагом во мне раздавался какой-то хруст. В какой-то момент я мигнул, а потом очнулся на полу. Вдали горела тусклая лампочка, и были слышны капли, падающие из вентиляции.
А потом я увидел высокую нескошенную траву и озеро.
Бетонный пол, весь в пятнах – холодный и влажный.
Ночные хлопковые поля, полные треска сверчков.
Самые лучшие оценки в старших классах средней школы.
– Ты о чем задумался, бедняга? Шевели своей чертовой задницей.
Я выбрался из складского помещения и двигался по темному холлу в ту сторону, где призывно горел красный огонек запасного выхода. Еще одна кладовка, ванная, еще один кабинет. Где-то далеко за моей спиной по телевизору раздался взрыв наложенного смеха; я заставлял себя медленно двигаться подальше от него, – хватаясь за кирпичи в стене и оставляя за собой кровавый след, похожий на след ползущей улитки. Я прополз мимо кабинета. В нем находилась Рокки.
Они сбросили все со стола и уложили ее на него. Ее одежда валялась на карандашах, промокашках и других письменных принадлежностях, разбросанных по полу. Из лампы, стоявшей на шкафу для файлов, на девушку лился поток желтого света.
