За этот день я не раз замечал среди гостей вспышки сомнения — ничего особенного, просто произнесенное вполголоса слово, тихое покачивание головой, долгий неодобрительный взгляд в сторону улыбающегося англичанина и его тайской невесты. Однако все страхи будто отступили вместе с жарой.
Толпа гостей была довольно разношерстная: несколько лондонских друзей Ника, большинство — парами, кое–кто — с маленькими детьми на руках. Его разведенные родители из Ливерпуля, оба с новыми супругами. Всех их слегка мутило от жары и смены часовых поясов. Потом — мы: жители Най — Янга, наша семья, Ботены и, конечно, Чатри. Мальчик повсюду гордо таскал с собой фотоаппарат Ника и заведовал съемкой, стараясь запечатлеть каждый момент долгой церемонии. И наконец, двое чао–лей с острова Сирай — дядя и двоюродный брат невесты. Оба смущенно держались в стороне от остальных, словно не могли понять, что все это значит. Если не считать девяти буддийских монахов, которые присоединились к нам на пляже, фантастические и экзотичные в своих ярких шафрановых одеждах, чао–лей единственные из мужчин не надели на свадьбу традиционные шелковые рубашки. Они пришли в безрукавках и мешковатых штанах — обычной одежде местных рыбаков.
Когда на ведущей вдоль пляжа дороге остановилась полицейская машина, дядя и двоюродный брат Кай опустили головы и стали переговариваться между собой, настороженно поглядывая на нее краем глаза. Потом с пассажирского места вылез сержант Сомтер. Он облокотился на открытую дверцу автомобиля и принялся наблюдать за церемонией сквозь темные стекла очков.
— Лучше поговори с ним, — сказала Тесс. — Не знаю, все ли формальности улажены.
Я кивнул. На пляже Най — Янг всегда существовала размытая граница между тем, что нам разрешалось, и тем, что мы делали без разрешения. Пока Ник и Кай позировали перед фотоаппаратом, я подошел к полицейской машине.
— Эти чао–лей… — сказал сержант Сомтер, не глядя на меня. — Далековато они заехали от дома.
Он имел в виду дядю и двоюродного брата, а не Кай с Чатри. По крайней мере так я подумал.
— Это родственники, — ответил я.
— Родственники? — переспросил Сомтер, и его губы подернулись улыбкой.
— Со стороны невесты, — пояснил я. — Рыбаки с юга. Не понимаю, почему все их так не любят.
Таец глубоко втянул носом воздух.
— Когда–то наши острова покрывали заросли бамбука, — произнес он и огляделся по сторонам, словно хорошо помнил эти заросли. — Чао–лей их вырубили. Весь бамбук на наших островах уничтожили чао–лей.
Я уже слышал эту историю. Морских цыган считали второсортными жителями Таиланда в том числе и поэтому.
— Чтобы строить дома, — возразил я. — Чао–лей рубили бамбук, чтобы строить дома.
Сержант Сомтер, похоже, уже слышал этот ответ. Он небрежно кивнул головой.
— Кстати, о домах, — сказал он, повернув ко мне темные стекла очков. — Разве я не велел вам ехать домой?
Какое–то время мы молча смотрели друг на друга.
— Я и так дома, — тихо ответил я наконец, и Сомтер рассмеялся.
Он снял очки и посмотрел на меня — по–настоящему посмотрел.
— Нет, вы не дома, а возвращаться домой слишком поздно.
— За что вы меня так не любите? — спросил я.
— Вы не воспринимаете меня всерьез.
— Неправда — воспринимаю.
Сомтер поднял руку и покачал головой: он мне не верил.
— В Таиланде европейцы не вспоминают про закон, пока не начинают плакать и звать на помощь маму, или посла, или адвоката.
— Хм… — протянул я.
Он мрачно улыбнулся:
— Думаю, когда–нибудь вы все–таки начнете воспринимать меня всерьез.
Я предпочел промолчать. Сержант Сомтер сел на пассажирское место и кивнул шоферу. Когда машина отъехала, я вернулся к гостям.
— Все в порядке? — спросила Тесс.
В ответ я обнял ее и поцеловал в щеку. Ничто не могло испортить сегодняшний день.
Церемония подходила к концу. День угасал. Солнце опускалось в остекленелое море. Время было подгадано идеально. На столах «Почти всемирно известного гриль–бара» горели, мерцая, свечи.
Перед входом в ресторан в большом пластмассовом ящике со льдом лежали скумбрии, люцианы, морские окуни и другие рыбы, названий которых я до сих пор не знал. Сбоку, в мутной воде массивного аквариума, медленно ползали омары.
Жених с невестой позировали для последних свадебных снимков, а солнце садилось над бухтой Най — Янг с обычными световыми эффектами, окрашивая багрянцем и золотом низкие тучи на горизонте, похожие на далекую горную цепь. Я ощутил запах жарящейся на решетке свежей рыбы, и рот у меня наполнился слюной.
Потом со стороны моря раздался нарастающий вой мощного двигателя.
Нечастый звук на нашем пляже, где мы больше привыкли к мерному урчанию длиннохвостых лодок. Я поднял голову и увидел, что с юга, обогнув выступающую оконечность Най — Янга, к берегу приближается быстроходный катер.
Чатри с довольной улыбкой посмотрел на меня, потом снова на катер.
— Пу яй! — крикнул он и, позабыв про жениха и невесту, бегом бросился к воде. — Пу яй!
Двигатель смолк, и катер вклинился между двумя старенькими длиннохвостыми лодками, так что они закачались на волнах.
На носу катера стоял белый мужчина в черных джинсах и черной футболке, и я подумал, что людей в черном нельзя даже близко подпускать к тайской свадьбе. Лучше бы он причалил южнее, черный приносит несчастье, пронеслось у меня в голове. Однако я тут же вспомнил, как плясали веселые искорки в глазах господина Питера, когда он рассказывал об этом суеверии, и отогнал непрошеную мысль.
Катер медленно скользил к берегу. Прямо за спиной у человека в черном догорал закат, и казалось, будто небо объято пламенем.
Это был Фэррен.
Чатри радостно рассмеялся.
— Пу яй! — воскликнул он и поднес фотоаппарат к глазам.
Я вопросительно взглянул на господина Ботена, но он смотрел на длиннохвостые лодки и не обратил на меня внимания. Лодки все еще подпрыгивали, потревоженные катером, и одна из них принадлежала старому тайцу.
— Пу яй! — повторил Чатри.
Фэррен спрыгнул с катера в воду и поднялся на берег. Он прошел мимо, не взглянув на меня, и направился к жениху с невестой.
Господин Ботен брезгливо скривил губы. В конце этого долгого дня все–таки настал момент, когда у старого тайца не нашлось слов. Впрочем, он сделал последнее усилие и сказал с непроницаемым лицом:
— Пу яй. Глава семьи. Важная птица. Большой человек. Босс.
Раздался смех, кто–то нажал кнопку выключателя, и все огни «Почти всемирно известного гриль–бара» зажглись. Снова раздался смех, и гости зааплодировали.
