– Ты как, богатырь? Линкольн, нормально? – добивалась ответа Дена.
Линкольн кивал. Все было в порядке. Нормально.
Первая песня началась с гитарного соло. У «Сакагавеи» все песни так начинались. Джастин завопил, девчонки рядом с ним завизжали.
– Вы посмотрите только, – произнес рядом с ним девичий голос. – Какой сладкий!
Линкольн посмотрел на Криса. Тот прямо сиял, стоя на самом краю сцены. Зря они придумали тащиться сюда.
«Смотри вот на него, – ругал сам себя Линкольн. – Она – его. Та красавица. Та девушка, о которой ты начинаешь думать, как только перестаешь думать о чем-нибудь другом. Смотри теперь на него. Девушка сказочная. Сияющая. Его».
Женщины в зале, окружавшие Линкольна, качались в такт гитарным аккордам Криса, тянулись, чтобы дотронуться до него. И все они были не она. Все они были другие, не та, которая значила для него все. Линкольн представлял себе, как он расталкивает этих девиц, пробираясь к Крису. Как изо всей силы двигает кулаком в его хрупкое личико.
– Эта вещь у них не хуже «Звездного пути», – с чувством произнес Джастин.
Он с Деной стоял прямо перед Линкольном, совсем близко, и у того было чувство, что они фотографируются всем классом. Дена смотрела не на Криса. Она не сводила глаз с Джастина. Линкольн заметил, как Джастин положил руку ей на талию, прямо под майку, туда, где начинается поясница.
А потом Линкольн уже вообще ничего не замечал.
Его тащили вверх по лестнице.
– В машине надо было оставить, – бурчал Джастин.
– Холодно, – возражала Дена.
– Ну, тогда хоть разбудить. А то тяжелый, как конь.
– Еще чуть-чуть осталось.
– Сам дойду, – обрел дар речи Линкольн. Он попробовал встать на ноги и спикировал вперед.
– Давай здесь оставим, – предложил Джастин.
– Почти дошли уже, Линкольн, – сказала Дена.
Они пропихнули его в проем двери. Он ударился головой о косяк.
– Это за меня, амбал, – кивнул Джастин, – не дал песню на бис послушать!
– Сам пойду, – повторил Линкольн, но идти не мог.
Они дотащили его до кресла. Плюхнули, усадили. Дена пробовала напоить его водой.
– Я умру? – спросил Линкольн.
– Надеюсь! – отрезал Джастин.
Линкольн проснулся еще затемно, выполз из комнаты, кое-как сумел добраться до ванной. Потом он рухнул лицом в кресло, и лицо расплылось, стало плоским, как блин. Ноги всю ночь провисели на ручке. От спинки кресла несло гелем для волос и сигаретами. Ото всего несло сигаретами. Он открыл глаза. Солнце встало. Джастин сидел на ручке кресла, курил и стряхивал пепел во встроенную пепельницу.
– Проснулся! – крикнул Джастин в кухню. Линкольн замычал. – Дена из-за тебя переживала. – Джастин включил телевизор. – Ты спишь как убитый.
– В смысле?
– Не дышишь, – пояснил Джастин.
– Дышу.
– Незаметно. – Дена протянула ему что-то красное в стакане.
– Это что?
– Водка с овощным соком, – ответила она. – И еще соус «А1»[15].
– Не «А1», – внес поправку Джастин. – Вустерский.
– Нет, спасибо, – отказался было Линкольн.
– Надо пить, – наставительно произнес Джастин. – У тебя обезвоживание.
– Я что, вчера отключился?
– Типа того, – ответил Джастин. – Ты все стоял, стоял. И вдруг раз – навалился на стойку. Как будто решил отдохнуть. Я с колледжа не помню, чтобы кто-нибудь так напивался.
– Я в колледже столько не пил.
– Вот поэтому и остался на любительском уровне, – резюмировал Джастин. – Честно. Таких габаритов и… Позор просто!
– Извини, – обратился Линкольн к Дене.
– Ничего страшного, – отмахнулась она. – Яиц сварить? Или чего?
– Водички бы… – Он выбрался из кресла, и туда сразу же плюхнулся Джастин.
Жизнь не остановилась. Даже в центральной поясной зоне. По телевизору показывали знакомую спортивную передачу. Дена прошла за Линкольном на кухню. На ней была футболка и хлопчатобумажные штаны все с теми же зубами. Она протянула ему стакан воды из-под крана.
– Ну что, отпустило? – спросила она.
– Что?
– То, из-за чего ты так пил.
Линкольн закрыл глаза. Бет…
– Нет, – ответил он, – но к этому надо стремиться.
Линкольн выпил литров, наверное, пять, пока приходил в себя у Джастина. По дороге домой он остановился было у спортзала, раздумывая, не зайти ли, – может, полегчает. «Супертелá» работали без праздников и выходных – даже на Рождество были открыты до обеда – и сегодня не пустовали: люди твердо вознамерились выполнять обещания, данные себе в Новый год. К беговой дорожке пришлось даже встать в очередь. Линкольну было сейчас не то чтобы плохо… Скорее, муторно. Он никак не мог отогнать мысли о Бет, но думать о ней было все равно что загонять себя в угол. Все равно что в самом конце решения логической задачи понять вдруг, что в самом начале сделал ошибку и теперь ответ не сойдется и выход один – начинать сначала. Все стереть. Откинуть все предположения.
Теперь Линкольн знал, как выглядит Бет, и не мог даже припомнить, как это – жить и не знать этого. Он не мог вспомнить, какой он ее представлял. Внешне Бет совсем не похожа на Сэм. А Сэм была для него единственным эталоном. Вот как это – дружить с девушкой, с женщиной, которая свободно кладет голову тебе под подбородок? «Твоего размера» – так, кажется, выразилась Дорис? Ему нравилось, что Сэм такая маленькая. Пташка. Ладная малышка. Он мог всю ее закрыть, окружить собой. Это было удивительно – держать ее, как статуэтку, боясь сломать…
А другую девушку как держать? Девушку, у которой бедра и плечи почти касаются его, которая под ним не скроется. За поцелуем которой даже далеко тянуться не надо.
Похоже, на похмельную голову Линкольн перебрал с тренировкой. Под душем у него закружилась голова, он еле устоял на ногах, так что на выходе пришлось купить тройку жутких протеиновых батончиков. Девушка за стойкой уговорила его купить что-то там с электролитами, со вкусом арбуза. Никаким арбузом и не пахло – оказался обыкновенный «Кул-эйд»[16]с кукурузным сиропом и солью.
Линкольну было стыдно, пусть даже ненадолго, поддаться безумию Нового года. Поверить, что неведомые космические силы спешат к нему на помощь. Его миг пришел и ушел вчера, в комнате новостей. И Линкольн его не поймал.
