— А он сейчас прощения попросит. При свидетелях. Попросишь? Вот видите, он уже просит. Останетесь?
— Нет, — процедила Киреева сквозь зубы. Разговор ее начал раздражать.
— Почему? — с дотошностью подвыпившего адвоката наседал Гуляев.
— Потому что хватит вашему Ване и других девок. Они на него теперь гроздьями вешаются. Нет у меня никакого настроения на это смотреть. Казанова хренов. В джинсы вырядился, тонкую водолазку напялил, торсом своим выставляется. Знала бы, ни за что не просила парикмахера так тебя постричь.
— Так это все-таки ты его надоумила? — воскликнул Лапин. — Ты? А я ведь что-то такое подозревал! Ну ты и змея!
Киреева вскочила, собираясь уйти и хлопнуть, как следует, дверью, но Василий ее опередил. Он сказал торопливо:
— Прошу прощения, люди, но мне надо на участок, а то там без меня они наколбасят. Я вас пока снаружи закрою.
И опрометью кинулся к двери, не забыв, и в самом деле, закрыть ее на замок.
— И что мне теперь делать, госпожа Киреева? Меня к тебе тянет. Сильно тянет. — прошептал ей на самое ухо Лапин и прижал ее ладонь к своей рельефной груди, плотно накрыв своей ладонью.
— Меня тоже. Меня тоже к вам тянет, Иван Викторович, — взволнованным шепотом призналась Надежда, уткнувшись носом в его водолазку.
— Может, возьмешь заявление обратно? Я тебя сделаю начальницей над всеми уборщицами. И разрешу ходить без синего халата. А в обеденный перерыв мы с тобой будем вместе ездить обедать в какое-нибудь кафе. Или ресторан, если тебе больше нравиться ходить по ресторанам. И Ираиду я прогоню, хочешь?
— Нет.
— Почему?!
— Грязно.
— В смысле?
Но он понял, о чем она говорит.
— Тогда давай уже лечить твою аллергию. Сейчас масса всяких препаратов. И врачи попадаются хорошие. Я поспрошаю среди знакомых, мне кого-нибудь порекомендуют. Согласна?
— Видишь ли, Иван. На самом деле у меня нет никакой аллергии. Это такая исторически сложившаяся ложь. Она меня часто выручала. Но… Есть одно но. Есть человек, который может быть против того, чтобы я пила чай в компании с тобой и Коляном.
— Твой муж, — желчно проговорил Иван.
— Муж? Ах муж. Мы разводимся скоро, я не говорила? Нет, не муж. Я беспокоюсь, что сыну может это не понравиться.
И Лапин с непонятной для Нади интонацией произнес:
— Сыну… Да, твой сын, действительно, мужик серьезный.
Глава двадцать восьмая
С Инесски все как с гуся вода. Как будто и не было бессонных двух недель и ожидания, что позвонят и заберут на нары. Она командовала на Надиной кухне так же нагло, как и обычно, хотя нет, кое-что новенькое все же появилось. Инесска спросила, какого чаю Наде заварить.
Можно и чайку попить, время есть. Сегодня у них один гость на двоих, и этот гость сам к ней напросился. А потом уже напросилась и Инка, когда узнала, кто придет к невестке на чай. И даже испекла торт. Бисквитный торт ей всегда удавался.
Они сидели, звенькая ложками в чашках в красный горох, и молчали.
— Надь. Ты точно решила разводиться? — наконец коснулась больной темы Инесса.
— Да. Точно.
— Ты, Надь, прости его. Не держи зла.
— Защитница нашлась. Да не собираюсь я на него ничего держать.
Если на то пошло, я ему сыном обязана. А что до обиды и прочего. Со временем, наверно, и это пройдет. Он сейчас у тебя обитает? Я хотела сказать, он домой вернулся?
Инесса сопнула носом:
— Нет. Наверно, на даче вашей. Или у бабы. Извини, Надь.
— Да пошел он, — в сердцах проговорила Надя и встала, неизвестно зачем. Полезла на полку за печеньем.
— Ты чего, печенье жрать собралась? — возмутилась Инесска. — Аппетит перебьешь, торт есть не будешь, а я старалась, пекла.
Зазвонил дверной звонок, и с розовым букетом наперевес в прихожую ввалился Сергей Михайлович Кутузов, оперуполномоченный полицейский лейтенант. Нет, минуточку, теперь уже капитан. Ему недавно дали капитана, и именно это явилось причиной и поводом напроситься к Надежде на чай. Он считал, что кое-чем обязан Надежде, а она не отрицала. Это очевидная вещь. Конечно, обязан.
Кутузов выпучил глаза, увидев на кухне недавнюю подозреваемую по делу, но быстро сориентировался, принялся громогласно высказывать Надежде Михайловне восхищение ее умом и дерзкой смекалкой и призывал Инессу к нему присоединиться.
Торта он съел много, больше половины схомячил. Инесса была довольна. Интеллигентно вытер губы салфеткой, поблагодарил милых дам за шикарное чаепитие и спросил:
— А почему это вы, милые дамы, ко мне с вопросами не пристаете?
— А зачем нам приставать, Сергей Михайлович? Мы и так все знаем. Можем сами вам все подробно рассказать, — с самодовольной ухмылкой ответила Надежда.
— Это даже интересно, — саркастически произнес задетый за живое опер, — расскажите.
— С самого начала?
— Давайте с самого начала.
И Надежда, поигрывая чайной ложечкой, принялась излагать.
Феликс Зубов, действительно был дальним родственником брата и сестры Врублевских. И он действительно про них не вспоминал, живя в относительном благополучии в подмосковном городке Редникино, откуда Игорь и Даша уехали около десяти лет назад, перебравшись на постоянное жительство в Москву. Хотя в столицу Зубов наезжал регулярно — по делам бизнеса или развлечься.
Совершенно случайно он узнает, что владельцем известной сети магазинов электроники является ни кто иной, как тот самый четвероюродный Игорь, и тогда собственное Феликсово благополучие, состоящее из цеха по переработке капусты, двухкомнатной квартиры в пятиэтажке рядом с железнодорожной платформой и год назад приобретенного «Фольксвагена», померкло в тени чужого богатства. Он теряет душевный покой. Зависть — очень сильное чувство.
— Он узнал неслучайно, — перебил ее Кутузов, — вернее, не совсем случайно. Общий знакомый, вернувшись из Москвы, рассказал ему, что видел, как Игорь садился в крутую тачку после того, как гарсон подогнал ее к дверям ресторана на Моховой. Зубова это задело, и он решил позвонить Врублевскому, чтобы убедиться, что общий знакомый обознался или напутал.
— Да, наверно ему действительно на этот счет требовалось успокоиться. Для этого он звонит Игорю и напрашивается к нему в гости. Приезжает и убеждается, что Игорь, действительно, богат, причем богат даже по столичным меркам. Я думаю, что первый визит к Врублевским он сделал давно. Год назад или полгода как минимум. С каждым следующим посещением его зависть все больше наливалась силой и матерела. И наконец, настал момент, когда он просто не мог ее в себе носить, она потребовала выхода. Зависть, как известно, действует двояко, либо-либо: вариант первый — уничтожить, вариант второй — отобрать и присвоить себе. Зубов остановился на втором варианте, как вполне проходном, и начал разрабатывать стратегию.
