Клодина подошла к ней.
– Мне страшно за тебя, прости!
– Скажи мне, – неожиданно спросила герцогиня, – почему ты сначала не хотела ехать в Нейгауз?
Клодина смутилась.
– Почему я не хотела ехать в Нейгауз? – покраснев, переспросила она и замолчала. Она не в силах была сказать: потому что я люблю Лотаря и потому, что он всегда задевает меня, когда видит, потому что он не доверяет мне…
Герцогиня вдруг отвернулась.
– Оставь, оставь, я не хочу ответа, уходи, уходи!
Девушка растерянно пошла к выходу.
– Клодина! Клодина! – воскликнула герцогиня раздирающим душу голосом. Она сидела на постели, протягивая к девушке руки, и с каким-то страхом смотрела на нее. Клодина вернулась, села на постель и обняла дрожавшую молодую женщину.
– Элиза, – задушевно произнесла она, – оставь меня у себя.
– Прости меня, ох, прости меня! – рыдала герцогиня и осыпала поцелуями глаза, волосы и платье девушки. – Скажи мне, скажи совершенно откровенно – любишь ли ты меня?
– Очень люблю, Элиза, – сказала Клодина и вытерла слезы на глазах герцогини, как это сделала бы мать своему ребенку. – Ты и не знаешь, как сильно я люблю тебя.
Герцогиня откинулась назад.
– Благодарю тебя, я так устала!
Клодина посидела еще немного, потом, когда ей показалось, что больная заснула, она тихо вынула свою руку из ее рук и на цыпочках вышла из комнаты. Ей стало жутко. Что случилось с герцогиней? Эти пристальные взгляды, то холодность, то страстные ласки?
«Она больна», – сказала она себе.
Клодина остановилась в своей комнате перед зеркалом, чтобы поправить растрепавшиеся волосы. Промелькнула недоверчивая мысль, но она гордо подняла золотую головку.
Ни она, ни герцогиня не верили сплетням. Однако внезапно, как одно из тех неприятных предчувствий, которые всегда сбываются, всплыло воспоминание об исчезнувшей записке. Сердце ее на мгновение замерло, но она тут же улыбнулась: кто мог знать, в каком лесном уголке мокнет теперь эта бумажка от дождя и росы?
Клодина взяла молитвенник, когда-то ежедневно служивший ее матери, и открыла первую попавшуюся страницу:
«Сохрани меня, Господи, от злых наговоров и отклони моих врагов! Не допусти, чтобы со мной и с моими близкими случилось что-нибудь худое, и не дай заботе приблизиться к нашему дому», – прочла она, и мысли ее полетели к тихому дому, где наверху светилась в темноте рабочая лампа Иоахима. Оттуда они перешли в Нейгауз к постельке маленькой сиротки… «Господи, сохраняй ее и впредь, как сделал это Ты вчера!» – прошептала она и снова посмотрела на страницу.
Книга выскользнула у нее из рук, леденящий ужас охватил ее: ей представилось искаженное лицо герцогини.
Она спрятала голову в подушку: как могла прийти ей в голову такая нелепая мысль?
Только через довольно длительное время Клодина выпрямилась, вся дрожа, и укрылась одеялом. Она не погасила лампу, потому что не могла оставаться в темноте.
Глава 23Наступило прелестное утро, ясное и свежее. Солнце зажигало мириады капель росы на широком лугу альтенштейнского парка, где целая толпа рабочих занималась приготовлениями к празднику. Все было пестро и весело.
Сегодня был день рождения наследного принца, и все готовилось для детей: поставили карусели с лошадками, покрытыми красным сукном, садовую сцену и полосатую, белую с красным, палатку, над которой развевались пурпурные флаги и вымпелы. В тени деревьев устроили эстраду для музыкантов и место для танцев. Бабушка с отцовской стороны прислала накануне белого пони, который потихоньку был проведен в конюшню и теперь ел там овес, хотя с трудом доставал до яслей.
Рано утром пришла телеграмма, извещавшая о приезде герцогини-матери к обеду.
На два часа был назначен семейный завтрак, а к обеду ждали гостей, главным образом детей, даже маленькая Эльза из Совиного дома и Леони, баронесса Герольд фон Альтенштейн, получили большие напечатанные пригласительные карточки.
Недуг герцогини и вчерашняя гроза смутили многих. Состоится ли праздник?
Но, слава богу, его не отменили – очевидно, герцогине стало лучше, да и погода стояла великолепная. Все ждали праздника, который как бы служил продолжением недавнего торжества в Нейгаузе.
– Божественно, пикантно, как у Доде, – говорила генеральша Плассен, гуляя утром по лесу с графиней Лилиенштейн. Они шептались, и у генеральши бегали глаза. – Если только она достаточно ловка, он непременно женится на ней.
– Это уж наверно, – подтвердила другая.
– Не беспокойся, дорогая графиня, все Герольды понимают свои выгоды. Барон получит и вторую принцессу, хоть он и представляется равнодушным.
– Это хитрость, милая Плассен.
– Ах, ведь они уже относятся друг к другу, как родственники. Герцог часто зовет его кузеном!
– И имеет основание. Ведь они в двойном родстве! – И дамы засмеялись своей шутке.
– Неужели герцогиня действительно ничего не подозревает, – спросил один из игравших в кегельбане «Форели», – или же она не хочет заострять на этом внимания?..
– Возможно, она умная женщина, – сказала одна из знатных дам и взяла в руки шар.
– Напрасно вы так думаете, – возразил толстый майор Б. – Бедная женщина видит все, что касается ее мужа, в розовом свете, она ничего не подозревает, она обожает герцога.
– Именно поэтому она ему все позволяет?
– Чертовски красива эта Герольд!
– Очаровательна!
– И как кокетлива!
– А хитра, хитра! Какой ловкий шахматный ход – убежала от положения фрейлины в эту пустыню как раз во время продажи отцовского имения. Замечательно, не правда ли?
– А он и клюнул на эту удочку, – меланхолически заметил член посольства.
Почтенный генерал с седой головой недовольно поднял косматые брови.
– Ее высочество очень чуткая женщина, – сказал он хриплым, едва слышным голосом. – Господа, я должен попросить!..
На его слова не обратили внимания.
– Все это уже было! – воскликнул кто-то, только что сбивший короля.
Генерал еще раз вступился за так строго осуждаемую девушку и попытался доказать, что это недостойная сплетня, но посреди его речи голос опять изменил ему, он откашлялся, вытер вспотевшее темно-красное лицо, сердито выпил свое пиво и вышел из этого гнезда злословия…
«Невероятно! Невероятно!» – бормотал он про себя. Встретив двух тихо беседующих молодых девушек, он подумал: «Готов поспорить, и они говорят о скандале, незрелые головки, которые еще ни о чем не могут судить».
И добрый старик без остановки бранил сплетников и шептунов…
