О люди, порожденья крокодилов!
Голландцы пришли к португальцам с вопросом, кому верить.
Мятежников упрятали в тюрьму.
Барон кутил на балах, но каждый день отправлял узникам корзины с едой.
Барон зафрахтовал два французских судна и ждал, пока люди одумаются.
Он никого не собирался предавать.
И они одумались.
И просили прощения.
И клялись больше не предавать.
Беньовский лишь махнул рукой.
Он знал цену людям и клятвам.
Но вот мисс Дуглас, жена купца, она, и только она уже две недели владела помыслами барона, и будет владеть еще четырнадцать часов, пока не надоест барону своими клятвами и поцелуями.
О, эти англичане!
Коварство им имя.
Правь, Британия, морями!
И французские корветы «Дофин» и «Делаверди», за немалые деньги взявшие на борт барона и оставшихся в живых несколько десятков его людей, отчалили в путь через мятежный и страстный Индийский океан.
Второй сон Веры Павловны
…Турбаза имени какого-там съезда ВЛКСМ в Сухуми гудела и плясала. Здесь, в олимпийский год СССР, отдыхали богатые тбилисцы и студенты лучших московских вузов. Путевка в корпус стоила сто двадцать, в палатку – шестьдесят, в домик-вагончик – восемьдесят.
Мы с приятелем жили в вагончике.
С пляжа на территорию в плавках, полуголыми, не пускал бдительный цербер-привратник.
И мы вешали на голые шеи галстуки, купленные за рубль на местном базарчике – такие узенькие, «селедки», и громко говорили на иностранных языках.
Иностранцев не трогали.
– Ваха… Любимый… – донесся из тьмы до меня нежный голос.
– Кто это – Ваха? – подумал я и еле открыл глаза.
Оказалось, что это я.
Накануне, переборщив с чачей, я совсем отчаянно плясал в местной шашлычной «Магнолия», и она, незнакомка из Сибири, поверила, когда ей мои хмельные негодяи-друзья сказали, что я – известный солист ансамбля песни и пляски Закавказского военного округа Ваха Анджапаридзе.
А я, разумеется, подтвердил…
Вы думаете, толстый человек не умеет танцевать?
Вы это думаете зря.
Что такое танец?
Просто отпусти тело на волю.
Что такое любовь?
Просто забудь опасения.
Что такое жизнь?
Просто игра.
Да хоть и в шахматы.
– Чачи не осталось? – слабо спросил я.
Она улыбнулась – робко и торжествующе.
Друзья, оказывается, рассказали ей о том, как меня надо будить.
И она встала рано.
Она вообще, кажется, не спала.
На столе дымились чебуреки и потели холодненькие малосольные огурчики – остренькие, как умеют готовить лишь в Абхазии да Бессарабии. И плакала в графинчике чача-слеза.
О, как я стал взволнован!
На службе Франции
Барон де Беньов был встречен Парижем ласково. Австрийский подданный, полковник польской армии – соответствующие документы посольство Польши выправило ему всего за двести пиастров, каторжанин, морской волк, бретер и дамский угодник, соривший деньгами, стал сенсацией сезона.
Мало того, барон стал публиковать свои мемуары – а ему еще не было и тридцати, в парижских журналах. Русское посольство встало на дыбы и фельдъегерской почтой отправляло каждый номер с захватывающими текстами в Петербург.
Но эффект получился обратный – Екатерина зачитывалась похождениями барона и вслух жалела, что такого молодца ей не представили вовремя – уж она-то оценила бы по достоинству мятежный авантюризм барона!
– Mais est vous fou? Mais non jamais de la vie![67]
– Oui je suis malade… Je vous adors![68]
И герцогиня А. сдалась.
Как сдались до нее графиня Б., баронесса С. и прочая, прочая, прочая…
Да много ли, посудите сами, букв в латинском алфавите?!
И барон пошел по второму кругу…
Слухи о новом герое дошли до короля.
Этому в немалой степени способствовали рассказы дам.
Их мужья были готовы на все, чтобы сплавить нового Казанову подальше.
Что? Он хочет завоевать Формозу?!
Действительно, болен…
А пусть завоюет!
Нашим женам нужен любовник поспокойней, дело любовника – развлекать, а не неистовствовать…
– Зачем нам Формоза? – пожал плечами Людовик XV, выслушав герцога А. – Нам Формоза ни к чему… Нам Мадагаскар интереснее.
– Слушаю, Ваше Величество… Мадагаскар тоже не близко…
– Пусть барон составит план и смету. Мадагаскар должен быть наш.
– Но казна пуста, сир…
С Людовиком так разговаривать было нельзя. Ледяной взгляд голубых прозрачных глаз заставил герцога похолодеть. Он вспомнил, что как раз вчера получил контракт на поставку армии фуража и провианта и полтора миллиона ливров – не меньше, собирался украсть.
Пауза затягивалась.
– Да, герцог, вижу, вы уже деньги нашли… Поищите еще. Можно там же. Мадагаскар будет наш!
Барона великая весть застала вовсе не в постели герцогини. Герцогиня А. была такая затейница и предпочитала для забав обстановку поострее.
Камеристка, которой положено было доложить сразу по возвращении мужа, прервала горячее свидание с любовником в конюшне.
Ну да, той самой, сено из которой якобы поставлялось кавалерии…
…Серенькое, невзрачное, безвоздушное небо наваливалось грудью на кладбище.
Люди Беньовского молча водружали дубовый православный крест над могилой пятерых своих собратьев, умерших уже во Франции.
Священник русской миссии гнусаво тянул «Ныне отпущаеши».
Франция! Как ты живешь без воли?
Всего одиннадцать человек из почти ста, пустившихся с бароном в странствие на «Св. Петре», решились идти за ним дальше. Те, кто не умер в Макао, не погиб в сражении с туземцами на Формозе, не уснул навечно в госпиталях Гавра, решили идти домой.
Русский посланник объявил им волю императрицы – полное прощение, деньги на проезд и на хозяйство и запрет до конца их дней появляться в обеих столицах.
Екатерина умела ценить отчаянные головы.
