Три свадьбы отгулять – это тебе не шутка малая, а дело ответственное. И потому к этому мероприятию подошел царь Вавила со всей серьезностью. Прежде всего разослал официальные приглашения ближайшим соседям, а также политическим союзникам.
Цыряну Глодану в Тмутаракань быстро доставили, а вот с приглашением Урюка Тельпека накладочка вышла. Гонцы царские по степи мотались за его ордой, мотались, да так и не нашли хана. Все говорят, только что был – да след простыл. На месте не сидит хан, кочует. А что тут сделаешь – степняки, одним словом!
И ближним соседям приглашения отправили – Лешему, Водяному. А уж Домовику по чину хозяйскому присутствовать требовалось. Домовик, надо сказать, с ног сбился, готовясь к свадьбе. Хоть и уверен был в том, что все в его хозяйстве в порядке, но все равно немного переживал – а ну как по недосмотру перед гостями опозориться случится?
Закатил царь Вавила пир на весь мир. Распорядился выставить длинные столы во дворе царского терема, благо летнее тепло позволяло избежать в тесных горницах той толкотни, которая бывает при таком скоплении народа. На столы с самого утра бабы вышитые скатерти настелили и ну накрывать да уставлять разной снедью. Ломились столы от кушаний – как лукоморских блюд наготовили, так и иноземных лакомств премного было. Иноземными кушаньями купец Садко снабдил. Где достал – то тайна большая купеческая. Царь Вавила еще с вечера облизывался, ходил вокруг блюда и спрашивал:
– Так как, говоришь, лакомства эти заморские называются?
– Это, тятенька, ананасеры, – отвечала Василиса Премудрая, – а это самые настоящие бананья!
– Надо же, каких только нет диковин на свете! – ответил Вавила и, не удержавшись, один фрукт заморский с блюда взял – попробовать.
Женихи с невестами с раннего утра к капищу поехали, браком законным сочетаться, просить защиты, покровительства и благословения. А потом с песнями да плясками поезд свадебный вернулся в Городище. И ну пировать люд честной, мед да пиво пить и угощением угощаться. Да так гости некоторые наугощались, что у иных до дому доползти сил не осталось. Каган Тмутараканский, Цырян Глодан, тот и вовсе на коня залезть не смог. Много раз на него вскакивал, да все мимо. Но конь у кагана умным оказался – ухватил хозяина своего за шиворот зубами да в Тмутаракань волоком потащил. А Вавила только диву дался – ишь, какую породу лошадиную, умную да смышленую, Цырян Глодан вывел! А может, то не от породы зависело, просто конь талантливым уродился? А имя у коня такое сложное было, что царь Вавила, пока трезв был, выговорить его не мог. Но, что удивительно, как только хмель в голову стукнул, так без запинки и выговорил. Правда, наутро у него не получилось это повторить. Звали того коня Йылдырым.
Три дня свадьбы праздновали да пир пировали. А потом снова вошла жизнь в нормальную колею, исключающую потрясения и катаклизмы.
Глава 9МЕЗОНИНА ДА ФОНТАНАРИЯ – ВЕЩИ В ХОЗЯЙСТВЕ НУЖНЫЕ
Старшая царевна теперь в избе Иванушки-дурачка жила. Конечно, простой та избенка была да на хоромы царские вовсе не похожей, но Василиса этого и не замечала. А где ж ей заметить, если у нее целый книжный шкаф непрочитанной литературы? Тот, что от Горыныча в приданое получила. И то удивительно, как поесть вспоминала. Впрочем, из Иванушки-дурачка муж хороший получился, заботливый. И поесть сварит, и супругу заумную едва ли не с ложечки накормит. А сам счастлив – Василиса ему книжки интересные вслух читает. А чего еще для мира да согласия супругам надобно?
Марья Искусница тоже жизнью довольна была. Чего бы она ни задумала, все Садко одобрял и поддерживал. Марья стала супругу первой помощницей в делах, от того коммерческий доход купца намного вырос. Жили они в царском тереме – это когда в Лукоморье ненадолго наведывались. А пребывая в разъездах, семейство купеческое больше шатрами да постоялыми дворами пользовалось. Понятно, что Василисе с ее книгами такой образ жизни не подошел бы, да и Елене, у которой нарядов целая комната, тоже, но Марья Искусница довольна была. А чего ей беспокоиться, если все ее имущество – ящик с инструментами?
Елена Прекрасная в замужестве и того краше стала, но красоту свою не акцентировала. Она вдруг в себе другое качество обнаружила, в котором ранее, на фоне смышленых сестриц, ей было отказано. Воевода Потап с таким удовольствием, с таким вниманием слушал ее речи, что Елена вдруг себя не только прекрасной почувствовала, но еще и умной. И носилась она с вновь обретенным качеством, как кошка с салом носится. А еще младшая царевна, к своему удовольствию, обнаружила, что в воеводином доме она является полновластной хозяйкой, и взялась порядки в нем наводить. Правда, порядки эти и модернизации производились согласно политесу, на иностранный манер, но Потап на все соглашался, лишь бы жена счастьем да довольством светилась. Баловал он Еленушку и не стеснялся этого.
А вот царь Вавила заскучал. Дочки замуж как повыскакивали, так видеть их реже стал. Привык, что в тереме всегда шумно и весело, а без детушек-то дом словно вымер весь. И хоть навещали его дочки частенько, а все не то что вместе жить. Власий с семьей погостить приезжал, внука привозил – так царь Вавила ненадолго развеялся. Но потом сына проводил – и снова печали предался. Одолевало временами Вавилу одиночество. Но государственные дела долго хандрить не давали, да и других занятий у царя было предостаточно. Только теперь Вавила осознал и прочувствовал, каково было бы ему, если б отдал дочек в заграницы замуж. И радовался, что все так хорошо получилось, а зятьев привечал да любил. Частенько случалось собраться вчетвером то на охоту, то на рыбалку, а то и в поход к дальним границам.
Вот и сегодня выдался свободный день, который решили посветить рыбной ловле. Сидел царь на берегу лесного пруда, смотрел на неподвижный поплавок да с зятьями разговаривал.
– Ну и как вам жизнь семейная? – вопрошал он.
– Хорошо, – первым ответил на царский вопрос воевода Потап. – Елена нежна, добра, красива.
– Глупа… – добавил Иван-дурак, одновременно вытаскивая из пруда зеркального карпа.
У остальных рыбаков поплавки не двигались, будто уснули. Это было непонятно, потому что на одном месте сидели – у Ваньки клюет, а остальных рыба почему-то игнорирует.
– На себя посмотри, – огрызнулся было Потап, но потом махнул рукой и рассмеялся. – И пусть! Я на думском совете больше молчу, супротив бояр не оратор, и то бывает, пока все государственные дела обсудим, голова разболится. А домой приду, посмотрю на Елену – бегает, что-то щебечет. И так же мне приятно любоваться ею! И думать рядом с ней не надо. Смотрю и умиляюсь – до чего же она у меня глупенькая!
– И ты, видно, Потап, поглупел вместе с ней, – рассмеялся купец Садко. – Такую охалину над избой выстроил!
– Ну… почему бы не побаловать жену? – Потап улыбнулся, вспомнив, сколько удивления и недоумения в Городище вызвала перестройка дома, которую затеяла Еленушка. – И не охалина это вовсе, а мезонина, ежели на хранцузский манер. А ежели на аглицкий – то солярия, для чаепития, значится. Мне и самому не нравится, но Елена со слезами просила, говорит, мол, по последней хранцузской моде. Вред один от этих хранцузишек, так руки и чешутся пойти на них войной. Понавыдумывают чего ни попадя, а мы тут страдаем.
